- Я смертельно пьян.
- Все мы смертны, сын мой, все…

Я выбежал в подъезд и выстрелил в двух бомжей из пистолета, сложенного из пальцев, издав невнятные звуки напряженными губами и забрызгав их ядовитой слюной.
Темно-голубые сумерки нависли над нашими головами.
Три несчастных медленно и почти синхронно подняли головы к потолку. Отливающая голубоватым светом лампочка мигала и шипела на мотылька, гребущего сквозь воздух миллиардами пыльцей и крыльев, ненадежно прилепленных на тонкое тельце.

Ворота в сад открылись сильным порывом ветра.
На поляне который день и снова, и заново, и как неповторимо лежала… ты.
Облаченная в тонкое белое мокрое платье, которое не скрывало ни единой части твоего фарфорового тела.
Ткань холмами возлежала на изумрудных листьях травы.
Я уверен, что ты была картиной на Его стене.
«Скажи мне, Отец, что ты..»
«Скажи мне, что тебе все равно, кто я…»
Я снял кольцо с зеленым камнем с ее безымянного пальца отяжелевшей лебединой руки и надел на свой.
«Вернись ко мне…»
Я сидел справа от нее, склонив голову и заливая траву то ли вином, то ли кровью изо рта.
Я знал.
Сколько я покрывал тебя пеленой из красных роз… Ты и не думала открывать глаза и менять позу. Розы гнили, равнялись с землей, росла трава, новая, старая, розы впитывались в почву…

После того, как, обняв ее, услышал биение лишь одного сердца, я опустился по шею в покрытый зеленью пруд в трех шагах и заснул.

Нет, я не знал…

- Все мы. Сын мой, все…