Название: "Дни Северного города".
Автор:  Мария_Владимировна
Редактура: mikomijade
Attention: Произведение содержит сцены гомосексуального характера. Рассказ находится в стадии разработки. Ваши комментарии автор приветствует, вне зависимости от их характера. Главные герои имели место быть в реальной жизни.
Спасибо: Прототипам - А.Балкину и Х.Коута, А.Андреевой и бете. Да, еще Веллеру, Хемингуэю, Акутагаве и Мисима, они очень повлияли на это.
Ссылка на 1 главу.

Глава 2.
что дальше?Питер поражал. «Великолепие всех вместе взятых городов Европы могло бы сравниться с Санкт-Петербургом», писал Вольтер. Он величественен, суров, этот город был воином, защищавшим великую державу. Именно такой представлялась Россия Эраити - сильная своими людьми и климатом, мягкая архитектурой барокко и позднего ренессанса.

Через неделю состоялось знакомство с другом матери, который обещал ей «приглядеть за мальчиком». Дверь открыла его беременная жена, ширины такой же, как и высоты, мило улыбнувшись, она показала на дверь кабинета мужа.
Комната была наполнена разношерстной толпой художников и горько-смолистым духом табачного дыма, они что-то пили, тихонько обсуждали, правда, замолчав при виде гостя. Высокий внушительный мужчина встал на встречу ему.
«Сан Саныч».
- Аааа! Кирилл! – бывший друг был в курсе всех последних событий. – Ну вот, гости дорогие, знакомьтесь, это и есть то юное дарование, про которого я только что говорил! – подталкивал он Эраити к центру комнаты.
Вечер закрутился.
Закрутилась и жизнь.
С каждым днем избегать мыслей о Родине становилось все труднее, не говоря уже о попытках продолжать писать в традиционном японском стиле. Но Эраити изменялся, изменялись и его картины, создавались новые штрихи и образы. Ночами он не мог спать, хотелось лезть на стены, истошно вопить, точно его Кот, противным, жалобным фальцетом. К памяти Кирилла, как к намагниченной кобальтовой палочке, цеплялось прошлое, настоящее и неизбежное будущее Хиидеру. Единственная запись в дневнике за все это время: «Я не могу допустить своей слабости».
Эраити не спешил заводить новых знакомств, не появлялся на публике, лишь пару раз за все это время созвонившись с Сан Санычем. Он прекрасно понимал, что его ищут люди отца. Питер и худтусовки были бы не последними в списке Рюичи.

Вторая неделя пребывания на Кирочной — в квартире тетки — и деньги подходили к концу. Он чувствовал близость скверного момента, но уже не мог болеть всем, что сыпалось на его голову с приездом в Россию. Он писал днем, гулял с Котом по Невскому вечером, разглядывал потолок ночью, засыпая лишь к утру. И ни о чем не хотел думать. Неожиданно наследнику это понравилось.
Его размеренную жизнь нарушили лишь раз: он сидел в кафе на Невском. Пятый этаж, столик у окна и отличная панорама.
Кот за пазухой. Поздний вечер. В наушниках - Брайан Молко. В помещении только две парочки. Художник рисовал лица, пытаясь отобразить их мысли.
Он — средних лет, спокоен и снисходителен, прячет похоть за доброжелательностью, она – чуть за семнадцать в платье с глубоким декольте, шумная, чрезмерно жестикулирующая; их контраст — плохая игра не лучшего театра. Вторая парочка – безумно милые голубки — нежно переплетаются пальцы, одинаковые выражения лиц одежда, заказанные салаты, на столе – початая бутылка красного вина, в их глазах – и кокетство, и целомудрие…
- Добрый вечер. У вас свободно?
К его столику подошел высокий молодой человек. Эраити кивнул, еще не до конца отвлекшись от погружения в чужую жизнь.
Молодой человек сел напротив. Отрытое лицо, смелый и сильный взгляд, длинные высветленные волосы убраны в хвост, на нем серый дорогой костюм.
- Сергей, – гость протянул руку.
Эраити вынул наушники и внимательно посмотрел на нее. Протянул свою:
- Кир, - быстро убрал после короткого пожатия.
Знакомства не входили в платы наследника. Этот Сергей досаждал и приводил в растерянность своим появлением.
В какой-то момент Хиидеру переключился на него. Харизма гостя притягивала сильнее собственных мыслей. Он смеялся, шутил, обозвал его кота «зверем» и привел самого зверя в полный восторг тисканиями: Кот-изменник перебрался на колени нового знакомого. Но для воспитания Эраити - Сергей был слишком раскрепощен. К тому же - в столь неподходящий момент - оказался мил, успешен и, судя по всему, прекрасно осведомленным о своей «неотразимости».
Внутри кольнула ревность и неприязнь: на сколько неотразимым выглядел этот человек, настолько сам он ощущал себя жалким.
Сергей говорил о работе, такой необходимой теперь для наследника, но парень слушал в пол уха, пытаясь понять ход мыслей собеседника: ему казалось - с ним флиртуют. Почти открыто. За пятнадцать минут разговора харизма превратилась в сексуальность. Это смущало и заставляло прятать глаза. Эраити изо всех сил показывал свое равнодушие и незаинтересованность в знакомстве. Но, то ли блондин был настолько слеп, то ли настолько упрям, что в итоге потянул визитку с видом довольным, словно Хиидеру только что отдался ему на этом самом столе, на котором теперь поверх листов с набросками лежала маленькая черная карточка с золотой гравировкой: «Колесников Сергей Всеволодович».
Эраити смотрел на нее, постигая в муках: что на самом деле ему предложили. В любом случае: какая-либо работа, кроме изобразительного искусства, его не могла заинтриговать. А секс с мужчиной, хоть и вызывал интерес, но был решительно недопустим.

***

Пробки, телефонные звонки, долбанные лица питерского шоу-бизнеса. Бесконечное число людей, имен, встреч лились безжалостно на еще вчера измученную текилой голову. И вот вдруг этот метис.
Профессиональным глазом уже от входа Сергей выцепил его – тонкое благородное лицо, большие чуть раскосые глаза, изящный силуэт и карандаш в руке. Сергей подошел быстрее, чем успел придумать повод для знакомства. Сам объект оказался не особо разговорчив. Хотя, это оставалось лишь проблемой самого объекта — Колесников упорнее.

В холле слонялся охранник, держа в руках чашку с дешевым растворимым кофе. Ночные явления продюсера были такими же обычными, как и этот кофе с утра до вечера, надоевший уже до тошноты; и только привычка, в который раз, оказывалась сильнее вкусовых рецепторов.
Сергей зашел в пустующий офис, замерший в ожидании нового дня, упал на диван в кабинете. Кожа скрипнула под весом. Прикрыл глаза. Сейчас. Еще минуту. Остался последний рывок, а сейчас просто полежать, закрыть глаза. Вот так.
С расслабленностью тела пришли тяжелые мысли. Из-за мальчишки этого? Хотя, какой он мальчишка? Взгляд такой — сковывает на месте. Замораживает. Но даже в том взгляде проскакивает желание творить, мечтать, добиваться... Черт возьми!... именно так, как и они с ребятами сами мечтали еще на малой родине: стать рок-группой, продвинуться, сгинуть и воскреснуть. Мечтали. Раньше. Не вышло из него супер-гитариста, и сейчас Колесников сам продвигал будущих суперзвезд. Ирония судьбы.
И ребята уже далеко не те. И лучший друг — женат, степен, без лишних иллюзий. Курить бросил.
«Неблагополучная семья — это диагноз на всю жизнь, Серж, так мотаться и будешь. Зубами вырывать», - трепанировал его больной мозг Степка.
Ха!
А как еще вырывать? Его «неблагополучность» в глазах социальников Инспекции по делам несовершеннолетних и Отдела опеки заставляла и в школе драться, и отца пьяного домой таскать из соседней пивнухи, и бить его же - уже в старших классах - чтоб мать не трогал. На облегчение семье, КДН и соседям, батя замерз по пьяни, но это было уже после заветного, вымученного и настолько необходимого поступления в универ. Да и не в универ он, конечно, поступал, а в Питер. Свалить подальше, чтобы без отца, без подворотного быдла этого. Без вечного горя в глазах матери и сестер. Потому только в Питер, и только на бесплатное, - их в семье пятеро таких, никто его не собирался за уши к знаниям и великому светлому тянуть. Вот они с братом на пару трудились лет с одиннадцати: на каникулах, после школы — а то и вместо — газеты, кола, агитбригады. Руки до сих пор красными пятнами покрываются в мороз — результат зимнего мытья машин. Степка всегда был рядом, несмотря на запреты родителей: «Этот Колесников хорошему не научит», конечно, не научит: отец алкаш, сам курит с первого класса, ходит в косухе, и патлы длинные отпустил.
В Питере уже работал, где и как придется - главное с голоду не сдохнуть, да матери написать, что тут все круто, и денег у него навалом, и учится хорошо, да и ей отослать всю стипендию. Копили деньги, чтобы брата закодировать, когда тот от безделья в маленьком городке начал пить. Правда, Леха убил какого-то собутыльника, сел, через месяц, еще в КПЗ, вены вскрыл. Мать, не выдержав, умерла от инфаркта. А сестры разъехались-разлетелись кто куда, в основном, правда, замуж. К тому времени сам Колесников из Серёги превратился в Сергея Всеволодовича и помогал сестрам, чем мог. Родня была уверена, что эти деньги плыли сами ему в руки, да ждали их не как добровольной помощи, а как обязательное вознаграждение за их уважение и любовь. Как долго продержатся столь близкие отношения? Год, два, три? Сергей долго не хотел их разочаровывать. Но через несколько лет бросил это содержание, на что связь с родными совсем оборвалась, а никогда не поднимавшийся ранее вопрос о его двойственной ориентации, стал номером один в рейтинге семейных сплетен.
И вся любовь. Крепкая семья.
Любовь, кстати. Другой любви и не было. Но не потому, что никто не любил, а не было того самого, кого бы хотелось любить, довольствуясь трахом на неизвестной квартире с неизвестной тёлкой, парнем, тёлко-парнем. К утру банально сваливаешь, не оставляя даже записки и не принося своему ночному избраннику кофе в постель. Да что там! Даже имени-то не всегда спросишь…. Притащишься на работу, отсидишь свой положенный срок, как в тюрьме, ей-богу, отпиваясь «Рэд Буллом» после вчерашнего и прищуривая глаза от яркого света офисных ламп. И вот тогда — так хреновенько, так пакостливенько. Что каждого проходящего мимо смазливенькового мальчика начинаешь любить с силой, ведомой только матерям и сумасшедшим…. А потом опять на работу – к обрусевшему боссу-еврею, который также на тебя смотрит «тем самым» взглядом, подвластным только геям....
И к чему эти воспоминания? Что за ностальжи и муки совести?
… А все-таки, было в том парне что-то, заставляющее так страстно желать его не только физически, а смотреть на него, наслаждаться тонкой красотой и глазами, цвета черного кофе, зрачка не отличишь, от чего они становились огромными и бездонными.

***

На утро раздался звонок от Сан Саныча. Он сразу перешел к делу:
- Заработать хочешь? – в груди мерзко ухнуло: докатились. – Есть придорожное кафе у одного моего знакомого, он сначала хотел, чтобы этим занялся я, но… ты же знаешь, сейчас сезон начинается. Не до того. Ну, как?
- Благодарю, Александр Александрович, но я не настолько остро нуждаюсь в деньгах.
Сан Саныч молчал в ожидании.
- Я действительно настолько жалок?
- Что?
Хиидеру замялся.
- … это будет очень кстати, - выдавил, наконец, - спасибо.
- Вот и славненько! - Сан Санычу, в принципе, было все равно, сколько денег в кармане отпрыска его давней знакомой, но человеческое понимание, как следствие - сочувствие, да и обещание, не позволяли быть совсем уж безучастным в его судьбе. Он рассказал все подробности заказа и отключился.
Эраити поморщился. Это первый серьезный заказ.
Из жалости?.… Омерзительно.

***


К обеду хлынули снег с дождем и холодный пронизывающий ветер, поздновато уже для такой погоды. Коту это не нравилось. Он любил покой, тепло и консервы «Eukanuba» с гусиной печеночкой, а не ежедневные вылазки хозяина.
Сам хозяин сидел рядом с водителем, пытаясь рассмотреть дорогу; устал, перевел взгляд на грязное лобовое стекло. Снежинки разбивались о него, и их изувеченные тельца тут же сметали дворники. И стекло на секунду становилось снова мутно-серым. И вновь по кругу…разбиваются-гибнут-исчезают. Разбиваются и исчезают.
Эрай прикрыл глаза рукой, шумно выдохнул…. Прошло почти два месяца с тех пор, как он покинул Японию.
Автомобиль остановился у придорожного кафе, двухэтажного, добротного, по-своему милого. Хозяин оказался приветливым толстяком, возраст которого определению не подлежал, как и истинные его размеры. Он не представился, решив, что их познакомили заочно, и накормил обедом со словами:
- А, правда, что ты как Ван Гог можешь?
Эраити чуть не поперхнулся. Первым желанием было спросить, что еще, по мнению Сан Саныча, он может.
- Я думал, это творческая работа...
- Конечно, творческая, рисуй, что хочешь, только как Ван Гог – вот стена, материал в подсобке, потом покажу.
- У меня свой….
- Да ты ешь, ешь, не болтай…. Худой-то… Освенцим ходячий, - словно уже про себя.
Хиидеру решил не продолжать спор, в конце концов, - кто музыку платит, тот ее и танцует.
Он рисовал весь оставшийся вечер и полночи. Неудовольствие, как всегда, сменилось жаждой писать, а что - уже не важно. От паров краски и общей усталости кружилась голова, но это было приятно. Всегда приятно. Состояние, которое принадлежало только ему и его мыслям, неподвластным в такие моменты ничему.
- Два часа ночи, мальчик, – голос хозяина раздался так близко, что Эраити вздрогнул, чуть не свалившись со стремянки. – Твоя комната на втором этаже... Принести что-нибудь выпить, чтоб легче спалось?
Он подмигнул, но Эраити отрицательно мотнул головой. Он не мог пить то, что обычно употребляли в заведениях подобного типа.
Рабочие дни прошли в том же ключе, с перерывами лишь на еду и сон — закончить хотелось в срок. Посетителей было немного, и под мерное жужжание хозяина работа шла спокойно и продуктивно. Уезжать не хотелось. Но заказ выполнен. А у подъезда ждет та же машина с грязным лобовым стеклом и плохими дворниками.

***

Эраити шагал домой под питерским весенним ливнем. Пейзаж города растекался акварельным рисунком. Огни становились все ярче - небо темнее. Кот за пазухой прятал нос. А жизнь казалась прекрасной: и этим смятением, и своими необъяснимыми подъемами и поворотами. В этот момент, в эту самую минуту все было на своих местах, пусть чего-то не хватало, пусть чего-то слишком много, но это все становилось неважно, когда в кармане лежал первый заработок.
В окнах квартиры горел свет.
«Вернулись?»
Он надавил на звонок.
Дядя молча открыл дверь и прошлепал на кухню.
Тетка отдыхала после дороги.
Получив от нее свою порцию пистонов за поздние прогулки, Эрай, даже толком не приняв душ, уже мелко резал лук, обливаясь слезами.
- Нож помочи.
- Nan do? Что, простите?
- Я говорю, нож помочи под холодной водой, - повторил дядя, указывая на кран.
- Да, конечно, - парень последовал совету и снова принялся резать луковицу, разделяя ее по лепесточкам.
Дядя не выдержал этого издевательства и отобрал нож у племянника, отталкивая его подальше от стола:
- Ты что, первый раз лук режешь, Эрай?
Хиидеру кивнул.
- Как же ты тут жил?
- Рядом есть хороший ресторан….
- Нда. Не удивительно, - он немного помолчал, смакуя момент собственного превосходства. - И во что тебя превратил твой папаша? Вы там, кроме как палочками жрать, хоть что-нибудь можете? Сам ни хрена не умел, так и сына в тряпку превратил…
Дядя цокнул языком, покачал головой. Был бы слушатель, он бы придумал что-нибудь еще, но наследник в ярости уже вылетел из кухни.
Едва он показался в комнате, тетка сразу пристала с вопросом: почему «это грязное вшивое животное» она должна терпеть в своем доме. И, в конечном итоге, не добившись от племянника ответной реакции раздражения: «или ты живешь тут без кота, или выметаешься из дома и живешь с ним где-нибудь в подворотне».
Взгляд Хиидеру окатил ее хлеще помоев и был понятен без слов.
- Петенька, - взвизгнула она оскорбленно, растерянно, - ты только посмотри на этого нахала! Живет здесь бесплатно, да еще и недоволен! - голос ее крепчал с каждым выкриком. - Навязался на нашу голову! Нахлебник! «Белая кость», видите ли! Гордец!Поживи, побегай! На коленях приползешь к папеньке проситься! Как тогда смотреть будешь? А?!
Эраити в запале вывернул карманы и кинул ей все заработанные деньги, не пересчитывая.
Разразился грандиозный скандал, в котором сам виновник и не участвовал. Теперь чета родственников в полном составе цокала языками, кивали друг другу, соглашаясь: Хиидеру много попортили им крови. Тетка орала и пила «Валидол». Эраити молчал, собирая вещи. С него было довольно.
Уже к полуночи парень сидел во дворе-колодце теткиного дома, гладя рыжую шкурку маленького трясущегося комка. После дождя холод сковывал, пробираясь под легкую одежду.
- Без паники. Сейчас что-нибудь придумаю….
Кот пискнул. «А что я могу придумать?». Эраити боролся между приличием и желанием оказаться в тепле. Голод и жалобные завывания Кота победили. Он набрал номер Сан Саныча. Через два часа была ванна, ужин и раскладушка в пропахшем маслом и заставленном картинами кабинете.
Пришлось срочно искать постоянную работу. Ах, как он ошибался, полагая, что единственное его призвание — искусство! Теперь все свои таланты он кидал на амбразуру добычи хоть каких-либо средств для существования. Семья Сан Саныча приютила его, но на долго ли? Двушка в хрущевке, беременная жена. И он с наследством в качестве кота. Эраити не мог позволить себе быть «Аннушкой» на их шее, стараясь отработать свой кров, помогая Сан Санычу в его работах. Он учился наслаждаться тихими вечерами, писать дешевыми красками на холстах из старых простыней, пожертвованных хозяйкой. Учился быть незаметным и не нарушать своим присутствием их жизненный порядок и семейный уют.
Было тяжело.
Но, все-таки, лучше, чем учеба в самом престижном вузе страны, собственный «Aston Martin» c вышколенным водителем и все миллиарды отца.
И безмерно лучше, чем жизнь, в которой не знаешь, что значит Жить.
Эраити завел новых знакомых и влился в худтусовку — без особого желания, но все они постоянно находились у Сан Саныча, в том же кабинете, где была его ночлежка.
Он искал заработки, менял должности, устраивался снова. И нигде не задерживался больше недели.
«А все оттого, что ты работать не умеешь», - поставил вердикт Сан Саныч. Конечно, не умел, даже на институтских практиках в компаниях Хиидеру ему кланялись и боялись смотреть в глаза… Теперь же он выполнял заказы за еду, крышу и возможность хоть как-то зацепиться.
Его хозяин был принципиален в работе. Эраити беспрекословно собирал подрамники и натягивал холсты. Сам же грунтовал. Некоторые перепадали и ему, преимущественно те, которые забраковывал Сан Саныч. И он был благодарен за все, но собственным творчеством мог заняться разве что в ущерб той пары часов, которые оставались на сон.
Эраити настолько сросся с этим образом жизни, что со временем стал понимать: выше головы не прыгнешь. Он пытался пробиться на выставках, но без денег его работы никому не были нужны. Наследник ограничился продажами в магазинах, 350 рублей за штуку. Это меньше 10?! Это чуть больше 1000 йен! Цена вопроса зависела от известности и покровителей. Таковых не имелось. В художественной тусовке каждый жил своей жизнью, они хвалили друг друга и его, не испытывая особенных эмоций, каждый говорил: «ты гениален!», как правило, в надежде на аналогичный ответ. Да, они были доброжелательны, может быть, в чем-то искренни, но Эраити уже не пытался найти общие грани его самого и общества.
Хиидеру в очередной раз вылетел с работы. Прошло несколько пустых дней, без эмоций и вдохновения. Он что-то делал, но абсолютно бесцельно.
Так нигде и не зацепившись.
Казалось, он близок к тому, чтобы обрусеть и раствориться. Были необходимы другие вспышки жизни. Не обсуждения креатива, не веселые вечера в обществе художников, не в тупом набивании руки. Но это новое не приходило. И он успокоился. Тупик.

Вечером за чашкой чая перед телевизором жена Сан Саныча щелкала по каналам в попытке найти что-нибудь интереснее «Дома-2».
Она переключила на музыкальный канал, где давал интервью..... его знакомец из ресторана! Казалось, это было так давно, что Эраити уже и не вспоминал тот случай.
- Ano...
- Что?
- Кто это? – спросил он, показывая на молодого человека, дававшего интервью.
- Это Колесников. Продюсер.
- Аааа.... - вспомнил Сан Саныч, - с которым скандал еще был, у него этот… как там?
- А, все одно – рок, секс, наркотики, - ответила жена.
- Что тебе до него?
- Просто так. Кстати, как УЗИ?
Счастливая чета переключилась на обсуждение прибавления в семействе, а Эраити отправился мыть свою чашку, словно его уже перестали интересовать разговоры. А голове все артерии стучали: «Дурак! Какой дурак! За ту бы визитку сейчас полжизни отдал!»
Вечером же он перерыл все документы, всю одежду, все бумажки, листочки, блокноты, дневник... ну не мог же он так взять ее и выкинуть. Искомое всегда находится в самом последнем кармане: среди тех самых набросков, которые он делал в тот вечер.

Прекрасный голос секретарши назначил день и время собеседования.
Стоило ли говорить, насколько он был счастлив?

***

Выпал последний снег, как обещали синоптики. Солнце спряталось за тусклым холстом белого неба, и только контуры желтого пятна напоминали о том, что оно все-таки есть.
Снег плыл большими хлопьями к земле, словно и не спешил упасть, а потом растаять. Словно он совсем не был тем самым последним снегом зимы, кончающейся так поздно. И словно его совсем не волновало, что все люди уже хотят скорее сбросить тяжелую зимнюю одежду, влюбиться и растаять после долгой зимы, под, хоть и редким, но все-таки, как казалось, палящем солнцем. А он плыл с низкого неба, то вверх, то вниз, и чинно, как в замедленной съемке.
Эраити прислонился лбом к холодному стеклу, отчего уже отросшая челка защекотала нос и губы. Невольно зажмурившись, улыбнулся.
Завтра он сделает все, чтобы получить работу. Главное — наличие возможности.
Открыл глаза. В доме напротив девушка высунулась из окна, блаженно затягиваясь и погружаясь в свои мысли. О чем тогда думает человек, в эти пять минут наедине с собой? Когда центром вселенной становятся сигарета и ты? В этой стране так много пили, курили и ширялись, что Эраити порой казалось, будто он сам участвует в этом. Он отвернулся от окна и стал дописывать давно уже начатый рисунок. Настроение кончилось уже через пять минут. Оценив его как «мазня», он мелко порвал лист и пустил цветным салютом кружить по комнате. У него свой снег.
Кот начал играть со снежинками, но они быстро опустились на пол, через две минуты надоели, а рыжий захотел есть, провозгласив об этом на всю квартиру.

Утро наползало на город серым туманом и сильным дождем. Вода пробивалась сквозь щели старых рам. Эраити любил дождь, но не в конце апреля, не в чужом Питере, он любил дождь Акиты и Токио, городов, где провел почти все свои двадцать лет; где мешались новые высотки со старинными храмами и домами-доджи, а запах гор - с запахами моря и корабельных доков. Где-то запищал телефон, напоминая, что сегодня то самое собеседование. Хиидеру нашарил рукой мобильник и выключил его. Из постели не хотелось выбираться.
Натянув джинсы, разбитый бессонной ночью и жизнью в целом, отправился приводить себя в чувство.
Через полчаса, вполне довольный собой он уже шел к метро. В плеере надрывался Gackt, изредка мимо пробегали зонтики, бездомные собаки жались под крышами парадных, а вода с капюшона вскоре начала сбегать за воротник. Но настроение оставалось спокойным.
Прослушивание проходило в театре на Петроградке.
На солиста новой группы.
«Какое прослушивание? Какого солиста? Какая, к черту, группа?!»
Люди-люди-люди... всех мастей, народностей, но с единой целью.
«И что я тут делаю?»
Эраити поправил ремень сумки-планшета с образцами работ. Осмотрелся, не зная, куда податься. У него была одна цель — увидеть Сергея, но как это сделать, он не имел представления. По холлу прохаживался мужчина средних лет. К некоторым он подходил, кидая:
- Свободен.
Из дверей зала выглянула девушка, кивнула мужчине, и прошел еще поток. Время тянулось бесконечно. Парень не нашел ничего лучше, чем подойти к нему, протянув визитку. На удивление, тот сразу же проводил Эраити за закрытые двери и оставил, уверив:
- К Вам подойдут.
В концертном зале светло и прохладно, людей, не считая жюри и рабочих, готовящих сцену, человек десять. Он сразу же увидел Сергея. Тот кричал на кого-то невидимого. Потом вышел на сцену, где находился очередной претендент — высокий, взволнованный и еще не проронивший ни звука — похлопал его по плечу, и юное дарование выпроводили.
Эраити хотел выйти ближе к сцене, чтобы быть замеченным, но к нему прицепился какой-то парень. Его звали Витя, он был из Питера, закончил консерваторию, любил готик-рок, инглиш-поп, мечтал о Колесникове и Брайане Молко, пел, играл на фортепиано, гитаре, знал всю рок-тусовку культурной столицы и черта в ступе, - Эраити и половины не помнил того, что тот ему выкладывал.
- Сейчас нам надо быть союзниками, сам понимаешь: у них человека послать, как два пальца, а у нас, может быть, это вся жизнь, - он был прав, сначала все друзья-коллеги, ищут поддержки друг в друге, но когда претендентов становится меньше, они начинают, как пауки в банке, грызться и жалить. - Весь смысл, понимаешь?
Эраити кивнул.
- Я тут уже третий день, могу все рассказать. Тебя как зовут?
- Кирилл.
- А ты откуда?
- Отсюда.
- А по виду так не скажешь... - наконец-то, Эрай коротко взглянул на него. Витек счел нужным перевести тему, - а с чем пришел?
- Ни с чем.
Он не успел ответить — к ним подошла та же девушка, представившись помощницей Колесникова и ввергнув Виктора в нервный ступор. Парень понимал, что надо как-то переключить внимание на себя, но ничего не лезло в голову.
Она увела Эраити с собой. Витька же так и остался стоять, затаив обиду и злобу. Он ошибся в человеке. В надежде, что тот замолвит о нем словечко. Но метис сразу забыл о его существовании, удалившись с Катериной, даже не попрощавшись.