Автор: schuhart_red
Жанр: original, angst, romance
Рейтинг: R
Саммари: Два мальчика: вампир и не очень. Абсент. Ночь. Ну, сами понимаете.
Варнинг: deathfic, пафос

Hear those voices singing
Bury me
Inside
Lie beside and
Bury me
Deep
In the spoken in tongues
Cover me over
Unsung
Unsaid, not
Borrowed, broken and torn,
On the bed tomorrow, mourning
Before you sleep
Bury me deep
Sisters of Mercy


«Была тёмная, тихая ночь. На фоне мрачно-синего неба чернеющий замковый шпиль внушал какой-то суеверный ужас - он выглядел, словно порождение преисподней, силящееся дотянуться до неба. Я шёл через кладбище, и, честно говоря, мне было не по себе, от малейшего шороха я вздрагивал. В темноте я споткнулся обо что-то (о надгробие, больше не обо что) - мне удалось при этом не вскрикнуть - и растянулся на влажной земле, не удержавшись за обомшелый могильный камень, склизкий от прошедшего дождя. Лёжа, вероятно, на чьих-то останках, я вдруг услышал приглушённые звуки органной музыки, идущие словно бы со всех сторон. Я улыбнулся. Наконец дома. Немного, наверное, странно я выглядел – распростёртый на сырых прошлогодних листьях в центре ночного кладбища, и улыбающийся блаженной улыбкой. Поэтому залёживаться я не стал, а поднялся и направился к замку. На ходу достал из кармана сигареты и спичку, зажёг её о ноготь и прикурил. Этому трюку меня когда-то научил Йесси… Йесси – моя самая сильная любовь. Из тех, что уходя, оставляют по себе выжженную пустыню – порою едкий дым всё ещё дымящихся кострищ попадает в глаза, и тогда сами собой наворачиваются слёзы. Я сентиментален и имею слабость к патетике – он всегда язвил по этому поводу.
читать?
Я помню, когда мы встретились, тоже был апрель, и была такая же холодная сырая ночь – только не тёмная и не тихая, ведь это был центр ослепшего от неона мегаполиса, бурлящего жизнью сутки напролёт. Была какая-то вечеринка: я плохо помню, потому что мы все были там в пьяном весёлом угаре, но то, что мы отрывались по полной – факт. Пили мы абсент, изображали потерянную молодёжь, это тогда было круто. Мне, пожалуй где-то даже жаль, что я не могу вернуть те времена. Хотя, во что бы я превратился, если бы продолжал в том же духе? Без понятия. Так вот, веселье было в самом разгаре, и я уже, кажется, начал клеить какую-то красотку (насчёт «красотки», правда, не может быть никакой уверенности – все эти готик-гёрлы на одно лицо в своих мэйкапах). Она, помнится, отлучилась – по-видимому, в ванную, освежить штрихи в своём трупном облике, а я сидел на подлокотнике кресла и потягивал зеленоватую мутную жидкость из своего бокала. Мне вдруг стало как-то тоскливо – иногда спиртное оказывает на меня такое действие. Я уже подумывал, не сбежать ли мне, бросив свою новоявленную подружку на произвол судьбы, когда чья-то рука мягко легла мне на плечо. В этой обстановке было бы не так неожиданно, если бы меня хлопнули по спине, но это прикосновение было таким лёгким, что мурашки пробежали по коже. Я обернулся.
- Может, сбежим отсюда? – вопросил меня обладатель конечности, нечто тонкое, бледное и рыжеватое, в драном рокерском прикиде и с потухшей сигаретой в зубах. Особенно в его облике меня позабавила футболка с надписью “Чтобы достичь оргазма, нужно двигаться»
- И куда же направимся? – поинтересовался я. Хотя перспектива свалить и выглядела заманчивой, но парень – хотя вечеринка и считалась междусобойчиком, мы были незнакомы – показался мне странным.
- А-а, - он неопределённо махнул рукой, - куда-нибудь.
- А почему ты не предложишь свою компанию кому-то знакомому?
- Потому что я здесь никого не знаю, - обворожительно улыбнулся он. – Я сюда пришёл с той леди, - кивок в сторону бессознательного тела в каком-то гротескном наряде, - она была уже не в состоянии подняться сюда самостоятельно, и я помог ей. Уже с час, как в полной отключке. Пойдём?
Я поднялся, мы вышли в прихожую и облачились – я в свою чёрное пальто, он – в совершенно невозможный плащ серо-зелёного оттенка.
- Да, кстати, я – Йесси, - догадался представиться он.
- Станислав. – Я протянул руку. Он как-то удивлённо (или расстроено?) на неё посмотрел, а потом пожал.
Как только мы вышли на улицу, он целеустремлённо рванул куда-то влево - во тьму. Помедлив секунду – странный какой-то типус – я последовал за ним. Не оборачиваясь и не замедляя шага, он спросил:
- А что ты вообще там делал?
- На вечеринке? То же, что и все: пил, развлекался. А что там ещё можно делать? Хотя, если честно, меня всё это затрахало – ты угадал мои мысли, предложив уйти.
- Я их не угадывал. Я их прочитал. – Отозвался он.
- Наверное, это было несложно. Представляю, какая у меня кислая была физиономия. Переборщил с выпивкой, пожалуй. - Это я вслух сказал, а про себя ещё добавил, - Ну очень крепко переборщил. Мне ведь абсолютно серо-буро-малиново, куда ты меня ведёшь, приятель. Хотя уж наверное, не мультики смотреть.
Он привёл меня к себе. Я не удивился. Осмотрелся в симпатичной, средней степени запущенности квартирке, обратил внимание на барную стойку, уставленную бутылками, на книжные стеллажи и огромную аудиосистему; одобрил. Удивился только, когда он включил старенький телевизор и смущённо поинтересовался:
- Ты не против, если я немного посмотрю мультики? Это про приключения Пинки и Брэйна, я никогда не пропускаю.
- Э-э-э… Да нет, не против, конечно. – (Что это за канал такой, где в три часа ночи крутят «Пинки и Брэйна»?)


Я всё не заходил внутрь: сидел на корточках , докуривал пятую сигарету и предавался воспоминаниям. Но Мила ждала меня, смял пустую пачку в кармане куртки и отпер дверь. Холл был ярко освещён свечами, горевшими повсюду. На вершине лестницы (которая по её настоянию была накрыта бордовым ковром, как в «Унесённых ветром») стояла Мила – в чёрном прозрачном пеньюаре, шёлковых чулках и босоножках на шпильке. Всё ясно, вознамерилась меня соблазнить. Неужели не понимает, как я вымотался?
- А я давно заметила тебя - с балкона, – бархатный грудной голос, как из фильмов нуар, - так что я готова к твоему приходу, как видишь. – Она улыбнулась мне своей роковой улыбкой. Дьявольски обворожительна…
…Я выбрался из-под одеяла – осторожно, стараясь не разбудить Милу. Она спит на спине, запрокинув голову, и верхняя губа не закрывает её ровных и мелких зубов. Роковая красавица. Я знаю, ей очень нравится казаться странной, экстравагантной: жить в этом замке, играть по ночам на органе, регулярно – по пятницам – наведываться на кладбище.
Я вышел на балкон и закурил. Мне надо было привести в порядок мысли, но ни сигаретный дым, ни холодный восточный ветер не оказали должного воздействия. Я не мог прекратить думать о нём. Сколько времени прошло с тех пор, как мы были вместе? Мне кажется – вечность, хотя на самом деле, наверное, не так много.


Он приготовил нам по коктейлю, и мы выпили за знакомство. Похоже было, что он жил один – что ж, ничего удивительного я в этом не нашёл.
- Чем ты занимаешься? – поинтересовался я. Вопрос показался мне уместным, кроме того, мне и впрямь было очень любопытно. Я уже не жалел, что пошёл на вечеринку – ведь тогда бы я не встретил его, а если бы я не встретил его – я чувствовал – я бы многое потерял. Мысли в голове крутились беспорядочные и какие-то двусмысленные. До сих пор, к вящей моей радости, Йесси никак не оправдал моих первоначальных подозрений, вызванных его странным приглашением. Было бы очень жаль, если бы он оказался просто скучающим гомиком – в пары ему я бы точно не подошёл.
Он не спешил ответить на мой вопрос. Сначала выудил из кармана сигареты, взял лежавшую на столе спичку и зажёг её о ноготь и прикурил. У меня глаза на лоб полезли:
- К-как ты это сделал? Такие спички давно не выпускают!
- Я сам делаю себе спички. Добавляю в красный фосфор хорошую долю белого. Мне так удобнее. – Помолчав, добавил, - Да и девушкам такие фокусы нравятся.
- Ведь белый фосфор ядовит?
Он кивнул, затягиваясь. Выпустил в сторону тонкую струю дыма и уточнил:
- Ну, не такую уж большую долю… У меня нет оснований переживать за своё здоровье. И потом, это же хорошо, когда в нашу ску-у-учную жизнь, - (у него очаровательно получилось это «ску-у-учную»), - вносится хоть какая-то острота. Ты знаешь, одна итальянская эрцгерцогиня – Матильда её звали – сгорела заживо, наступив на такую спичку. Подол загорелся, так её и не погасили. Но это, конечно, случай экстраординарный. – Он ещё раз со вкусом затянулся, с таким наслаждением, что мне тоже захотелось курить, и я полез за сигаретами в карман. – Чем я занимаюсь? – переспросил он, раскачивая тонким пальцем подвешенного к бра глиняного колобка со злобным оскалом. – Я кладбищенский поэт. Воспеваю красоту погостов. Эта тема меня очень занимает.. – Он улыбнулся – так открыто и обезоруживающе, что я понял: впервые восхищаюсь мужской красотой. Если только это создание можно назвать мужчиной. Я не знал, шутит он, или говорит серьёзно. Убеждённый гот? А по нему не скажешь. Он вдруг покраснел:
- Ну, вообще-то, на жизнь я себе зарабатываю другим способом. – Он смущённо поднял на меня глаза – я увидел, что они разного размера, один как будто слегка прищурен. - Я делаю маникюр.

- Бог мой… - только и смог выговорить я.
- Что такое, милый? – спросила Мила, подойдя, как всегда, незаметно, сзади. Я стоял напротив застеклённого книжного шкафа в библиотеке, куда спустился выбрать себе книгу - отвлечься от мучивших воспоминаний. Стоял, выбирал. И не отражался. Мне стало жутко, по-настоящему жутко.
- Посмотри. – Выдавил я из себя севшим голосом. – Я… не отражаюсь. Видишь – твоё отражение. А моё… должно быть чуть левее. Но его нет.
Мила с подозрением воззрилась на меня:
- Это шутка такая, что ли? Или ты и правда по фазе сдвинулся?
- Сладкая… Но я ведь действительно нет.
Она усмехнулась:
- Ты действительно нет? Солнце, что у тебя в школе по физике было? Иди сюда, встань на моё место. Видишь, прекрасно отражаешься. – (Я увидел испуганные зелёные глаза, бледное лицо, занавешенное длинными прядями тёмных волос – упырь… Почему мне так жутко? Нервы, батенька, вам лечиться надо…) - Это просто из-за того, что там створки смыкаются. Вот там и преломляется… что-то. Я точно не знаю, у меня, например, была четвёрка, но, в общем, так оно и должно быть. Посмотри, я встаю на твоё место – я тоже не отражаюсь. Ферштейст ду? Выискался граф Дракула! Если тут и есть вампир, то это я! – заявила она, прильнув ко мне, и впилась мне в шею поцелуем. А меня трясло мелкой дрожью, и я обнял Милу, согревая заледеневшие от ужаса пальцы в её длинных волосах.

Мы встретились тогда, когда я уже начал свыкаться с мыслью, что всегда буду один.
Я предпочитаю поезда самолётам. Колёса отсчитывают мгновения жизни, и мне нравится чувствовать движение вперёд. Поэтому в двухместное купе СВ-вагона я вошёл, предвкушая приятную поездку. В это время года – а была осень – не так много путешественников. Возможно мне повезёт, и я буду в купе один? Не повезло. У окна сидела девушка и чертила что-то пальцем на запотевшем стекле. Когда мягко закрылась дверь, она вздрогнула тощенькими плечами и повернулась ко мне.
- Привет. – Я ей улыбнулся и, наверное, вышло двусмысленно, потому что она как-то слегка скривилась, словно её покоробила моя дерзость и процедила:
- День добрый. – И, отвернувшись, снова продолжала рисовать. Ай, не хорошо. Похоже, нам сутки предстоит провести наедине, зачем же портить отношения с самого начала?
Я сел напротив и, помолчав с минуту, решился:
- Простите, если отрываю вас от творческих мук, - я скосил глаз на её творение, что-то отдалённо напоминавшее ангела (или голубя в балахоне?), - но, может, нам стоит познакомиться? Я Станислав.
Она смерила меня (вернее, верхнюю часть меня) взглядом и протянула руку.
- Мила.
- Очень приятно, - сказал я, пожимая её узкую ладонь.
Таким образом знакомство было завязано, и вскоре мы уже вели светскую беседу. Выяснилось, что мы сходим на одной станции (ничего удивительного – там наверняка сходило больше половины поезда, ведь это была конечная). И всё же это как-то образом сблизило нас. Теперь она говорила почти без умолку, иногда обрывая себя на середине фразы и как-то странно взглядывая на меня своими бархатными глазами из-под пушистых ресниц. Я никак не мог составить о ней мнение: порывистая, ещё в сущности ребёнок, она порой начинала так говорить… и смотреть, как опытная и коварная соблазнительница. От таких её взглядов у меня пересыхали губы и хотелось куда-нибудь смыться, лишь бы не в одном купе с несовершеннолетней искусительницей. Хотя, пожалуй восемнадцать ей было. По крайней мере, я надеялся.
- Ты играешь? – Поинтересовалась она, кивая на мою гитару, пристроенную в углу. И не дожидаясь ответа, как бы самой себе заметила, - Да, похож на рокера. – И, взяв инструмент, протянула его мне. – Сыграй что-нибудь, пожалуйста.
Я изобразил что-то из репертуара Nirvana, а потом спел ей свою новую песню.
- Господи, до чего же красиво! – восхитилась она. – Чьё это?
Я неопределённо пожал плечами и ответил, что не помню. Потом извинился и вышел покурить. Я стоял в тамбуре и наблюдал проплывающие за окном голые деревья. Останься я там, мне не выдержать. Просто сгрёб бы её в охапку и…. В окне рядом со мной отразился мутный силуэт. Я обернулся – Мила.. Она вошла и просто смотрела на меня. А я на неё. Секунд десять. Потом я сделал шаг к ней, отвёл от её лица прядь выбившихся волос и припал к её губам. Она не сопротивлялась, наоборот, впилась в меня с такой жадностью, словно не целовалась целую вечность – и не отпускала, пока хватало дыханья. Я мягко отстранил её и внимательно посмотрел ей в глаза – слегка безумные сейчас. Потом, ни говоря ни слова, взял за руку и потащил в купе – она сама закрыла за нами дверь и начала срывать с меня одежду – несколько пуговиц на рубашке отлетели, но какое это имело значение? Я прижал её к перегородке и целовал её тонкие плечи и нежную шею, пока она избавлялась от лишних деталей одежды… Когда она вскрикнула, я не остановился – лишь крепче прижался к её хрупкому, бессильному, но такому притягательному телу.


- Мы идеально смотримся вместе, ты не находишь? – Йесси вдруг затормозил меня у большого зеркала в фойе театра, в который нас какими-то ветрами занесло. Я уже привык к его странной манере поведения и понимал, что он не заигрывает, а просто говорит то, что думает. Оценивает глазами художника. Я не ответил на его в общем-то риторический вопрос, вместо этого заметил:
- Знаешь, когда две лучшие подруги смотрят в одно зеркало, говорят, они влюбятся в одного парня. Интересно, это мужчин тоже касается? Хотя бред полнейший, конечно…
- Боишься, что мы влюбимся в одного парня? – серьёзно поинтересовался друг.
Я саркастически усмехнулся, давая понять, что шутка не удалась. Он наконец улыбнулся, признавшись:
- Я ожидал, что ты скажешь что-нибудь вроде: «Да ну тебя, дурашка противный, невозможно с тобой серьёзно разговаривать» и состроишь обиженную мордочку. Она у тебя так мило выходит!
- Вот ещё…, - я надул губы и глянул на него исподлобья.
- Ой, уберите от меня этого педика… Не подходи, гадкий! – с абсолютно серьёзной физиономией протянул он и направился в зал.
Из театра я ушёл, не дождавшись конца спектакля – на мой вкус, показывали полнейшую чушь. Йесси, на моё предложение смотаться, только нетерпеливо отмахнулся, не отрывая глаз от сцены. Ну что ж, надо было признать, что одна актриса была действительно очень и очень недурна собой, но за два часа я вполне на неё насмотрелся. Выйдя из театра я несколько минут провёл в раздумье – холодный ветер трепал волосы; куда-то идти? В такую погоду? И я повернул к дому.
Прошло уже два месяца с тех пор, как я переехал к Йесси из общежития – до этого он один снимал квартиру, но она обходилась слишком дорого, а такой вариант устраивал нас обоих. У него был непостоянный график работы, кроме того, он иногда пропадал без предупреждения на какое-то время – отшучивался, что ходит на кладбища черпать вдохновение, но я считал, что у него есть девушка. Бывало, он приходил перепачканный помадой, а один раз я долго язвил по поводу двух свежих царапин, замеченных мной на его спине – явно от ногтей. Он отмалчивался, да я особо и не лез. Сам я постоянных отношений не заводил – иногда встречался с девушками со своего курса, водил их в какие-нибудь андеграундные клубы, сажал в «отдельные кабинеты» (благо, с владельцами этих кабаков я был в дружбе), а через несколько часов провожал до дома. Иногда встречался с одной по нескольку раз, но никому из нас долгих отношений, по-моему, не хотелось – а потому я без сожаления их оставлял. Только один раз это стоило мне больших трудов – девушка никак не оставляла меня в покое, приходила даже к нам домой, закатывала истерики – до тех пор, пока мне это не надоело. Она позвонила в дверь, Йесси открыл, как всегда, не спросив кто, и эта сумасшедшая ворвалась внутрь и начала орать на меня. Йесси начал обуваться, по-видимому намереваясь предоставить нам самим выяснять отношения, но я остановил его:
- Погоди минутку, милый… Пойдём вместе, - с этими словами я притянул его к себе и ткнулся губами куда-то в основание его шеи. Он коснулся холодными пальцами моей щеки и сказал:
- Конечно, я тебя подожду, глупенький. – С этими словами он поцеловал меня в губы – не взасос, конечно, но довольно крепко – представляю, как это смотрелось со стороны, - а я начал стягивать с него свитер. Девушка, с криком: «Меня сейчас вырвет!», пулей вылетела из квартиры, чтобы больше никогда не появляться в моей жизни. А мы с Йесси ещё долго хохотали, отплёвываясь.

Его не было неделю. Привыкший к его частым отлучкам, я поначалу не обращал внимания; кроме того, я целые дни проводил на репетициях, иногда проводил сутки, перемещаясь из студии в клуб, а оттуда в бар, а потом обратно в студию. Но когда пошли пятые сутки, я всерьёз заволновался. Телефон не отвечал – а ведь он мог и сам догадаться дать о себе знать. Я утешал себя тем, что, возможно, он был со своей девушкой и совершенно забыл про меня. Прошло ещё два дня, репетиции не клеились – барабанщик сломал руку, я осип. Все жаловались на сырой июнь, я был рад дождю. По дороге из студии я чуть не попал под грузовик по собственной глупости. Водила высунул опухшую морду из окна и крикнул: «Осторожнее, красавица!», чем немало меня озадачил. Я решил, что, пожалуй, стоило бы обрезать не в меру буйные кудри.
Дома я пару часов пытался то читать, то слушать музыку, а потом лёг без малейшей надежды заснуть. Но провалился в пустоту почти сразу же и проснулся только от тихого шороха у себя над ухом. Почувствовал кого-то рядом с собой на постели.
- Йесси, это ты? Ты что, ох…?! Ты что творишь?.. Эй, да что случилось? – я сел и включил ночник. Йесси лежал одетый, поверх одеяла, уткнувшись лицом в подушку, - Ты что? Плачешь?
Он вздрогнул, когда я включил свет, и оторвал лицо от подушки. Поднял на меня красные, но сухие глаза:
- Ты хочешь, чтобы я тебе всё рассказал? О себе? Знаешь, я сегодня привёл девушку с собой. Хочешь, пойди, взгляни на неё. Она в гостиной. – Он слез с кровати, и я последовал за ним, забыв даже натянуть джинсы.
Она сидела на диване, чуть склонив голову набок – красивая молодая женщина в вечернем декольтированном платье. Тонкая рука на плюшевом подлокотнике… немного неестественная поза.
- Она пьяна? – шёпотом спросил я.
- Была пьяна… теперь уже нет. – Йесси подошёл к девушке и осторожно снял шарф с её шеи. Шёлк скользнул по белой коже, обнажив две маленькие красные дырочки – кровь уже не сочилась из них, а засыхала двумя тонкими струйками. Первой моей мыслью было: «Как, чёрт, красиво!»
-Это ты её убил? – я сам удивился своему спокойному голосу.
Он кивнул. Беспомощно пожал плечами:
- Не стоило делать этого здесь, я знаю… Это всё абсент. Мы слишком много выпили. – Он улыбнулся, обнажив длинные заострённые клыки.
- У тебя кровь…, - машинально произнёс я.
- Где?
Я подошёл и вытер ему губы.
- Спасибо…, - он опустился на диван рядом с девушкой, - Ох… Я не знаю, как тебе объяснить…

Я сидел на продавленном диванчике – том самом, памятном, – и пытался извлечь слаженные звуки из своей гитары. Не получалось. Не сочинялось. Какой-то странный, бестолковый день – надо бы разобраться со счетами, отключили телефон… После. Я перебирал струны.


Мы курили. Он сидел в кресле, поджав под себя ноги и занавесившись густой чёлкой, я – напротив него, на полу. Прошло уже… не знаю, сколько времени прошло, но пепельница была полна окурков – скуренных до фильтра и почти целых, сломанных нервными пальцами.
- Ты теперь уйдёшь?
- А ты хочешь, чтобы я ушёл?
Он слез с кресла и крепко обнял меня.


- Вы странный.
- Ага, странный. Я музыкант, а друг у меня – вампир. Но это не значит, что я не могу укусить тебя сам. Ещё как могу… - я придвинулся ещё ближе к девушке (хотя казалось, куда уж ближе), прижал её к себе и поцеловал. После двух стаканов абсента всё казалось таким загадочным и притягательным, а кожа смазливой блондинки отливала лунной желтизной.
Цепкая рука ухватила меня за плечо и потянула. Я нехотя оторвался от девушки и обернулся. Йесси.
- Ещё даже не стемнело, а ты уже набрался. Опять я искал тебя по всем барам и кладбищам. Пойдём домой.
- А, лапуля, - обратился я к девушке, - Познакомься – это тот самый мой друг, о котором я тебе рассказывал. Правда, он прелесть?
- Вампир? – заинтересованно протянула лапуля, - Уау, как интересно…
- Ты придурок. – Прошипел Йесси.
- Ай, ну зачем ты так? Я для тебя, наверное, старался. Бери голыми руками, как говорится… или клыками. – Я довольно противно засмеялся.
Йесси не ответил мне – взял девушку за руку (она вздрогнула – наверное, он давно не пил, и ладонь была ледяной) и тихо спросил:
- Так что, ты пойдёшь с нами?
Конечно, она пошла. Шли медленно – из-за меня, я всё время спотыкался и то обгонял их, то отставал, пока Йесси не подставил мне плечо, и я не навалился на него всей тяжестью – собственные ноги не слушались. Я был выше и крупнее его, хоть и не намного, но казалось, что ему совсем нетрудно тащить на себе мои «инфернальные», как он говорил, 66.6 кило: до самого дома .
Он не стал тянуть – возможно, потому, что был очень голоден. Я с интересом наблюдал, как он пьёт – это был уже не первый раз, когда он убивал кого-то при мне. Йесси оторвался от ранки на шее, и девушка бессильно повисла у него на руках. Судя по всему, она была всё ещё жива, и я, поднявшись (хмель как будто совсем прошёл, только всё виделось в каком-то желтовато-нереальном свете), спросил:
- Можно?
- Что?
- Можно, я попробую? Немного?
- Ты надрался..
- Я хочу узнать вкус крови – настоящей, живой, из артерии, такой, какую ты пьёшь. Пожалуйста… Чуть-чуть…, - я умоляюще посмотрел на него.

Я осторожно подхватил девушку и прижался губами к кровоточащим отверстиям. Сделал маленький глоток. Тёплая… Странный, солоноватый вкус чужой жизни. Я усадил её на диван – уже просто куклу, побледневшую, с растрепавшимися жёлтыми волосами. Йесси подошёл и вытер бумажным полотенцем кровь – чтобы не испачкала диван, глянул на меня (какой он красивый):
- Кровь – это жизнь… душа.
- Ты веришь в Бога?
- Нет.
Мы помолчали. Вынесли труп – спустили по чёрной лестнице в подвал. Там была печь. Вернулись к себе.
- Как становятся вампиром?
Йесси открыл окно и закурил.
-Сначала тебя должен укусить вампир – тогда ты… заражён.
- А потом я должен укусить вампира? – Я тоже взял сигарету, налил два стакана абсента и подошёл к нему сзади.
- Ну что-то вроде…, - он взял стакан и ополовинил залпом, - Тогда состав твоей крови обновится. То есть, на самом деле, я не знаю толком, как это работает. Примерно.
- А если в обратном порядке? – спросил я, разматывая на нём шарф.
Он допил абсент и поставил стакан на подоконник.
- А не знаю. – Йесси выкинул окурок в окно и развернулся ко мне. – Без понятия, - добавил он, притянув меня за ремень ближе.
На его пересохших губах, как и на моих, был вкус крови, сигарет и абсента.

Я проснулся на рассвете от холода: окно оставалось открытым всю ночь, и сейчас сырость и промозглость дождливого утра заполнили комнату. Мы лежали раздетыми на неразобранной постели, Йесси всё ещё сладко спал, с полуулыбкой на приоткрытых губах, в сереющем раннем свете его кожа отливала матовой мраморностью. Было совсем непохоже, что он замёрз. Всё же я укрыл его одеялом, поднялся, закрыл окно и пошёл на кухню варить кофе. О том, что произошло ночью, мне хотелось бы забыть, но, несмотря на выпитое накануне, каждая мелочь помнилась отчётливо. Господи, как такое могло случится? Его горячие (от выпитой крови?) пальцы, расстёгивающие мою рубашку, мои руки, ласкающие его гладкую кожу, горячее дыханье, щекочущее мне шею; мы сломали диван, но перебрались на кровать. Мне должно быть стыдно? Почему-то я не чувствую уколов совести. Скоро он проснётся – что скажет? Что мне сказать? Я надел джинсы, которые без ремня кое-как держались на бёдрах, закурил. Слишком много стал курить, в группе мне говорят, чтобы я притормозил – это может повредить голосу, карьера закончится, не начавшись. Слишком много водки, вина, коктейлей и абсента. Слишком пофиг, чтобы что-то с этим делать. Накинув плащ, я вышел за сигаретами. Купив несколько пачек, немного побродил по тихим влажным улицам и вернулся домой. Тихо прошёл в комнату, никого там не обнаружил – ни там, ни в спальне, ни в ванной. За стеной что-то пилили: тихо и монотонно. Я включил музыку, чтобы не слышать. С кухни тянуло запахом свежесваренного кофе, но и там я нашёл только полупустую чашку на столе. Где-то через час, в течение которого я засадил пачку Мальборо, в дверь позвонили. Я бросился открывать. Естественно, это был не Йесси. Тощее прекрасноволосое существо, покачивавшееся на пороге, было нашим гитаристом, длинным нескладным парнем со странным взглядом.
- Ну? – вопросило существо, вторгаясь в прихожую. – А на репетицию, ты, вроде как, не собираешься?
- А не пошёл бы ты, - посоветовал я ему от всей души. Поперхнулся горьким дымом и закашлялся.
- Пойти-то я пойду, но только с тобой. – Отрезал Линдси.
- Ну тогда оставайся, - предложил я, глубоко затянувшись, - делать всё равно нечего, будем пить.
- Иди одевайся, - проигнорировал меня товарищ, отбирая у меня сигарету.
После репетиции я не стал возвращаться в пустую квартиру, пошёл ночевать к старой подружке, которая, кажется, была рада меня видеть. На следующий день наша банда выступала в клубе на разогреве известной брутальной группы – ожидался погром на сцене и драки в зале; а после этого мы ещё должны были ехать в маленькое заведение нашего приятеля и играть за номинальную оплату.
После оргии в клубе только я один пребывал в подавленном настроении. В заведение мы прибыли далеко за полночь, народу было немного, а который и был, пребывал, судя по всему, в нирване. Кажется, это расстроило нашего басиста, жаждавшего продолжения банкета, мне было всё равно. Я, вопреки обыкновению, не нервничал на сцене, хотя и был трезв. Потом почувствовал, как куда-то уплываю под немелодичные гитарные запилы Borellus, пел, не понимая, о чём – видел в зале только одного человека, за дальним плохо освещённым столиком: тонкая фигура с дымящейся сигаретой в руке, копна светлых волос. “Oho, yes, lovely – wretched is he, who looks back upon lone hours in vast…” – мне уже казалось, что звук идёт не со сцены, а отовсюду из полутёмного зала и чей-то голос вторит мне – или я ему? А может меня вообще не слышно? Песня оборвалась резко, в ней не было заключительных аккордов, мгновение была полная тишина, потом начали хлопать, но я уже спускался со сцены, не обращая ни на что внимания.
- Это было здорово, - Йесси поднялся мне навстречу, затушив окурок в пепельнице. – Интересная песня…
К нам подлетела стайка бейби-готок (под белым тоном лица раскраснелись, а чёрные губы то и дело расплывались в довольных улыбках);они то и дело хихикали и обменивались вполголоса какими-то репликами. Реплики, судя по взглядам, касались нашего хайрастого барабанщика, который явно был не прочь познакомиться с одной из них, а то и со всеми. Тем не менее, взяв автографы у него, они поспешили ко мне:
- Ой, а можно с тобой сфоткаться? Ой, а ты меня не помнишь? – Я кивнул, мол, о чём речь, помню, - Круто, сеструхи, а он меня помнит! – Девица с наклеенной улыбкой повисла на мне, скомандовав «сеструхе» снимать. Я послушно приобнял готку, сложил губы в поцелуйчик, а пальцы – в межгалактическое приветствие. Наперебой: спасибо!.. полные губки для поцелуя – нет уж, по-братски её, в щеку, - и уже решительно направились к Линдси, только одна задержалась, оставила телефон и долго заклинала ей позвонить. Я обещал, и только после этого меня наконец оставили в покое. Ладонью – пепел со стола:
- Пойдём? – Йесси аккуратно задвинул за собой стул и вопросительно посмотрел на меня.
Я заглянул ему в глаза – чёрные, матовые, ничего не отражавшие. А я думал, они у него серые.
- Где ты был? – не смог придать голосу бесстрастность.
- Да как обычно… По делам. – растерянно посмотрел на меня он. – Ты что, волновался?
- Просто я думал мы… Неважно уже. Пойдём. – Я помахал на прощание ребятам: барабанщик меня не видел, он вовсю флиртовал с «сеструхой», Йесси взял меня за руку и мы вышли на улицу – июньский рассвет в мягком небе, розовая дымка на востоке: всё не так, как должно быть – может быть, это красно-синие (розовато-голубые?) очки для просмотра трёхмерного фильма, их просто надо снять? Через минуту нас догнал запыхавшийся заведующий клуба:
- Я… Простите, минутку… Послушайте, вы будете выступать у нас ещё? А закурить у вас не будет?.. – Йесси молча протянул ему только зажжённую сигарету.
- Не знаю, сладик… Там видно будет. – Я улыбнулся юноше – он вздрогнул. Я облизнул губы – он, автоматически, тоже – и поправил падавшие на глаза волосы. – Я тебе позвоню, Юкка. До встречи, детка.


Старые деревья за окном – это от них в комнате было так темно. Светлые пряди волос Йесси – мне так нравилось запускать в них пальцы, распутывать, склонившись над ним – видеть его глаза, неодинаковые, красивые. Он лежал рядом, гладил мои плечи своими холодными ладонями, и я чувствовал, что готов умереть за каждое его прикосновение.
- Какой же ты худой, Вилле, - он улыбнулся, проследил ногтем линию моего позвоночника, слегка надавив – мурашки побежали вниз по спине. Худой и бледный, - У тебя руки тоньше, чем были у той девушки – а ведь она стройная. Такие тонкие – почему же тогда такие сильные?..
- Почему ты так меня назвал?..
- Потому что тебе так идёт. Потому что это твоё настоящее имя, верно, - не спрашивал, утверждал. Он перекатился набок, и я увидел большой синяк чуть выше талии.
- Откуда это? – нахмурился я.
- Это?.. Это от тебя… И это… - он перевернулся на живот, и я увидел длинную царапину – по шее, наискось, к плечу. – Я буду беречь.
- Я?.. – я склонился к нему. – Я сделал это с тобой?.. – языком провёл по свежей царапине – от плеча к шее; кровь выступила снова, и я слизнул горячую каплю. – Почему? Я же так тебя люблю…
- Поэтому… Боль – не всегда любовь, но любовь – всегда боль. Поэтому я буду беречь свою боль.
Я расхохотался и долго не мог остановиться. Он спокойно наблюдал за мной, а я всё смеялся, уже слёзы выступили на глазах, я ополз на пол и всхлипывал басом, потом закашлялся – тут он уже заволновался и бросился на кухню за водой.
- Педики… Мама, роди меня обратно… - хихикал и постанывал я, - Мазохисты… Почему всё так?! – сорвался на крик..
Йесси вернулся с банкой пива, влил в меня несколько глотков, потом рывком поднял на ноги:
- Ну, успокойся… Чш-ш… - он прижал меня к себе, гладил по голове, как ребёнка, я уткнулся ему в плечо и молчал. – Ты как девчонка. Ну зачем? Всё же хорошо, верно? Это просто истерика. Ты устал. Ты ведь не спал уже три ночи… Два концерта подряд, а тут ещё я. Ложись, а я посижу с тобой. Хочешь?
Я лёг, он задёрнул шторы, укрыл меня одеялом и поцеловал в щёку.
- Спасибо, мамуль, - ухмыльнулся я, уже засыпая.

- Это что, о нас?..
- Никто ведь всё равно не поймёт… Потом, можно добавить женский бэк-вокал.
- Знаешь, а ведь никто не будет любить тебя так, как я.
- Как в женском романе?
- Идиот, а ведь я тебя и правда люблю. Я даже не знал, что так бывает. Дай сюда гитару.

Вот этих струн касались его пальцы. Моего влюблённого вампира. Четвёртая дребезжит.

Ждать: свежей крови, чтобы она бежала по венам, рождения молодой луны, чтобы она освещала нездешним светом кресты на могилах, прихода нового рассвета – алого цвета жизни – крови (кровежизни: призрак пьяного Джима Моррисона на Пьер-Лашез), страсти… смерти.

Я был не один. Это были тени – со мной, в квартире. Пришли разделить одиночество. А мне вот не хотелось с ними общаться. Ну вот не хотелось, и точка. Я сбежал от них на балкон – курить. Один, второй, десятый…огоньки тлели в моих пальцах. Я втягивал их жизнь в себя, и они гасли. Выкуривать сигарету до конца – горько. На подоконнике стоял абсент: я запил им дым.

- Я купил тебе шарф! – с порога заявил Йесси, радостно шурша и помахивая чёрным пакетом. – Ну-ка, примерь!
- Ещё ведь лето… Что это ты? – удивился я.
- Прикрывать шрамы.
Я недоумённо поднял на него глаза.
- И не смотри на меня так, или я сделаю это прямо сейчас.
Я подошёл к нему, взял пакет и извлёк оттуда длинный тёмно-зелёный шарф.
- Почему такой?
- В точности под цвет твоих глаз не было. Не нравится?
- Замечательный.
Он замотал шарф вокруг моей шеи.
- Тебе идёт. Особенно так, на голое тело.
- Ты всё-таки сделаешь это для меня?
Он промолчал. Взлохматил волосы немного судорожным движением, как делал всегда в нерешительности. Я взял его руки в свои, сжал его тонкие пальцы:
- Иначе мы долго не сможем. Ты бессмертен, а у меня так мало времени. Но не в этом дело, мне бы хватило этого, - один день рядом с ним перечеркнул для меня все двадцать с лишним лет – до, - просто… Ты сделаешь это. Или тебе придётся просто убить меня – ты ведь знаешь, придётся. Кто-нибудь не выдержит. А я не хочу терять тебя. Не думал, что когда-нибудь кому-то это буду говорить, но лучше я расстанусь с жизнью, чем с тобой.
- Зачем нам это надо? Нет, такие трагедии – не в обычной жизни, а мы – в обычной. Всё будет нормально. Всё-всё…
- Это больно?
- Если чуть-чуть больно, ты ведь не боишься?


Я до сих пор гадаю, почему она осталась жива. Я на это не рассчитывал. Глядя на неё, никогда бы не подумал, что она полнокровная барышня.
…Когда она вскрикнула… я не остановился. Только крепче прижался к ней. Только глубже вонзил клыки. Сладкая… Её кровь была молодая и пьянящая. Я выпил много. Оторвавшись от неё наконец, уложил, аккуратно перевязал рану – чтобы не кровоточила. Всмотрелся в её побледневшее лицо. Такой она мне казалась гораздо красивее. Не знаю, сколько смотрел так на неё, но какое-то время спустя густо накрашенные ресницы задрожали, она закусила губу, чуть вздрогнула и снова потеряла сознание. Я решил постараться довезти её живой. Может, убить позже. Как бы то ни было, мне удалось усадить её, бесчувственную, в такси, не вызвав ничьё любопытство, и когда она пришла в себя – она не понимала, что произошло. Моим объяснениям о её внезапном обмороке поверила сразу же.
Как-то само собой получилось – она осталась со мной. Мы, вроде как, счастливы вместе, и она до сих пор ничего не подозревает. Но я понимаю, что когда-нибудь…

- Но только не сейчас. – он выключил в прихожей свет.
- Не сейчас. – согласился я.

Мне опять не спалось. В окно был виден краешек ущербной луны. Я лежал и думал, что больше нельзя так. Невозможно зависеть от кого-то так, как я зависел от него. Абсент… моя любовь к нему, как абсент – я пил и видел всё в другом свете; я уже не мог без этого наркотика. Злоупотребление абсентом приводит к шизофрении – это я ещё помнил, наверное, всё ещё не безнадёжно? А если всё это – вообще плод больного воображения? Вампиры?! Я посмотрел на бледное лицо спящего Йесси.
- Ты настоящий? – тихо спросил я.



Телефонный звонок обрадовал меня. Живём.
- Алло, - короткое молчание.
- Я бы хотел поговорить с Йесси, - голос, как… Живём? Уже не уверен.
- Простите, он спит. Ночь уже... – запротестовал я. Собеседник хмыкнул:
- Ах, спит… Ну, тогда передай ему, любовь моя, что завтра это будет церковь. Он знает, о чём я.
Что за странный голос? От томного приглушённого баритона мне было не по себе.

Назавтра Йесси познакомил меня с ним. Все обращались к нему запросто – Мессир. Он ни к кому не обращался, по преимуществу молчал, поправлял падающие на лицо чёрные пряди и рассматривал кольца, унизывающие длинные пальцы красивых рук. Слушал какую-то девушку и изредка взглядывал в мою сторону – через тёмные стёкла очков. Мне стало интересно, какие у него глаза.

Когда я рассказал Йесси о ночном звонке, он странно разволновался. Взлохматив ладонью волосы, беспомощно на меня посмотрел и сказал:
- Это друг.
- Это хорошо.
- В общем, неплохо…
- Можно мне пойти завтра с тобой?
Я явно удивил его своей просьбой.
- Зачем?
- Хочу познакомиться с твоими друзьями.
- А потом я приглашу тебя на семейный ужин и познакомлю с родителями. Ты будешь говорить своей тёще «мама»? – он рассмеялся, хотя ему явно было не весело.
- Что с тобой? – тихо спросил я.
- Да нет, извини. Я знаю, что я начисто лишён чувства юмора. Вот, жалкие потуги… Конечно, можно. Только там все… ну, ты понимаешь. Вампиры.
- Хм, предвкушаю… Чёрная месса, всеобщая разнузданная оргия… Будете убивать юных прекрасных девственниц… Мило, должно быть. Так, стоп, а я-то там зачем?! Э нет, я лучше дома останусь. Или вот с ребятами порепетируем.

Дрожь по телу. Электричество, мелкие взрывы под кожей. Ударной волной сносит голову. И холодно, и жарко одновременно. Тяга, желание, страсть, влечение. Похоть, вожделение. Называйте как хотите. Для меня – просто необходимость видеть его рядом. Ощущать лёгкие прикосновения чувствительных пальцев – каждым микрометром горящей кожи, перебирать мягкие волосы, обладать им – я стонал от бессилия, от невозможности навсегда остаться в его теле, раствориться в нём полностью. Понять его. Это было то, что приводило меня в отчаяние. Я не мог понять наших отношений, не понимал Йесси, и хотя убеждал себя, что это нормально, успокоиться не мог.
Не знаю, когда я перестал есть, но с определённого момента меня питала только странная смесь кофе и дорогого абсента. Да, и ещё сигареты. Однажды… На репетиции. Я немного выпил – и того, и другого. Совсем чуть-чуть. Но сердце колотилось, как бешеное, вовсе не в такт лиричной балладе, а руки стыли – трясущимися пальцами я сжимал сигарету, умирал от необходимости сделать затяжку, но надо было петь. Надо было – но я набрал побольше воздуха в лёгкие и перед глазами всё поплыло. Накатившая тошнота и слабость заставили искать опоры, но таковой поблизости не обнаружилось, и я почувствовал, как ноги подгибаются. Вероятно, я ещё и позеленел, потому что Санна – девушка, с которой мы пытались репетировать дуэтом пару песен – переменилась в лице и кинулась ко мне, успев поддержать меня прежде, чем я обрушился на барабанную установку.

Йесси изучал какую-то аптечную упаковку, когда я проснулся и с трудом сел в кровати.
- Ну ты и спать… - поздоровался он. В ответ я издал сдавленный стон и опять принял горизонтальное положение. Не то что бы у меня так раскалывалась голова, бывало и хуже, но я чувствовал себя обессиленным. Обескровленым. Хе-хе. А не пьёт ли он тайком от меня мою кровь по чуть-чуть? Хотелось курить, но всё, на что я был способен – лежать не шевелясь.
- У тебя, похоже, мой малокровный товарищ, анемия, - обрадовал меня Йесси, не отрываясь от исследования подозрительной коробочки.
- Ты шутишь?
- Тебе смешно? Нет, не шучу. Был врач, осмотрел тебя, взял кровь. Но я и так могу сказать. Я же вижу. С тобой что-то происходит… Почти ничего не ешь. Слоняешься, как упырь – это у тебя творческий процесс всегда так проходит? Придётся откармливать малышку гематогеном, - печально заключил он.
Тогда, месяц назад, мне всё-таки не стоило идти с ним в ту церковь – я подумал, закрывая глаза: держать их открытыми и одновременно прокручивать в голове психопатические мысли отнимало слишком много сил. Мессир был очень красив.

В церкви задержались ненадолго. Не знаю, зачем вообще надо было встречаться там – мы пошли к кому-то домой. Обычный дом, обычная квартира. Наверное, что-то вроде обычной вечеринки – только собравшиеся слушают хорошую музыку, именно то, что нравится мне. Я не чувствовал себя среди них неуютно: чудовищами ночи они не казались. Не видно было не одного свёртка с невинным младенцем… на верёвке не тащили полунагих плачущих девушек. Только этот парень в чёрном вызывал у меня какое-то неуютное чувство. Но не потому, что он казался князем тьмы или ещё какой-нибудь хренью навроде восставшего мертвеца – наверное, потому, что такой вид, несмотря на всю неоригинальность, производит впечатление. Затянулся в чёрную кожу и шёлк, нацепил солнцезащитные очки (ну как же, они ведь не изволят переносить ультрофиолета… или просто свет режет глаза?), занавесился длинными патлами (точно крашеные, слишком гуталиновые). Кольца на длинные тонкие пальцы (длинные ногти аккуратно покрыты чёрным лаком) – конечно, он знает, что это красиво, готично, вероятно соблазнительно: как угодно - охрененно. Вот и все девушки, стоит ему поманить хоть одну из этих кристин (лигей? морелл?) этим пальцем – ну, тем, на котором серебрянный перстень с рубином – отведут его куда-нибудь за алтарь (вообще-то мы уже не в церкви…гм) и там… Но он никого не манил. Он вообще молчал последние полчаса, за которые мне иногда случалось взглядывать на него (не чаще, чем на других гостей), сидел в глубоком кресле и пил свою текилу – я ещё удивился, что у них не были запасены бутыльки с кровью, ведь они же не собирались МЕНЯ убивать?
- Лето почти кончилось. Что мы будем делать, когда лето пройдёт? – вдруг тихо спросил он. По-видимому, вопрос был риторический. Но посмотрел он на меня. По крайней мере, мне так показалось – ведь глаз его было не видно за затемнёнными линзами. Мессир поднялся со своего трона и подошёл к Йесси, сидевшему на подоконнике и курившему свои (теперь уже и мои, вообще-то) Мальборо. Лёгкие. Что-то сказал ему на ухо. Дал руку и помог слезть с высокого подоконника. Йесси отыскал глазами меня (мы танцевали с какой-то фантастически красивой девушкой… хотя чёрт её знает, может этой «девушке» перевалило за третью сотню?) и тихо сказал:

- Я на минуту. Сейчас вернусь.
Я кивнул ему и теснее прижался к девушке – она выполняла какие-то странные волнообразные телодвижение, буквально обвиваясь вокруг меня. Было приятно.
Они и правда вернулись через минуту, может, через пару минут – но я успел устать от танца, извиниться перед девушкой, выйти с колотящимся сердцем (что за хрень?..) в коридор и услышать его, Мессира, слова, подводящие, как я понял, конец разговору. Вполоборота куда-то в кухню, где, очевидно, сидел – может, на стуле, а может опять на подоконнике или на разделочном столе – почему меня это волнует? – Йесси, он заметил: «Никто не может получить от жизни всего и быть абсолютно счастливым». Не дожидаясь, пока он увидит меня, я тихо попятился обратно. По крайней мере, я не застал Йесси (на коленях, волосы разметались) и Мессира (длинные пальцы в кольцах цепляются за край столешницы, на бледном лбу выступил пот) в недвусмысленном положении – не признаваясь сам себе, я ожидал чего-то подобного. Но сердце всё равно билось часто и неровно: меня перекосило при мысли о том что вот, сейчас голова закружится, я плавно и изящно опущусь на пол, ко мне побегут с нюхательными солями… (кто, интересно?)… Я сел, достал сигареты и дешёвую зажигалку, раз пятнадцать прокрутил заедающее колёсико, но сухие щелчки не высекли даже искры. Все эти глючные мысли были бы объяснимы после ЛСД. Или если бы я был истеричкой. Лет этак четырнадцати. Но мне было двадцать и я был кем угодно, но не кисейной барышней. И под кислотой не был уже хрен знает сколько. Мозг шёл пузырями и сворачивался в трубочку, и я подумал – а не обратится ли мне к психоаналитику? После этой мысли я ясно осознал, что это – клиника. Лучше сразу к психиатру, попытаюсь его убедить, что я – девочка. А вдруг поверит? А вдруг и правда – девочка? Тогда в порядке вещей то, что я трахаюсь с парнем, ревную его к каждому стулу («Мессир не стул…» «А я и не ревную его к Мессиру» «Ну как же, как же… Конечно, нет»), и мне норовит стать дурно каждые полчаса. Я понуро сидел на стуле, бесцельно щёлкал пустой, как я потом обнаружил, зажигалкой и пытался перевести мысли с мозгокопания на условия предложенного нашей группе контракта. Йесси подошёл, как обычно, неслышно, протянул спички и уселся мне на колено:
- Пойдём отсюда. – предложил он, глядя на чахлое дерево за окном и нервно топая ногой по ковру. Я положил руку ему на бедро и немного сжал его тощую ногу. Он перевёл взгляд с окна на меня.
- Прекрати. – попросил я.
- Что?
- Нервничать.
- Я не нервничаю.
- Ты дёргаешь ногой. Или прекрати, или слезь с меня.
Он встал, но я усадил его обратно:
- Зачем уже уходить? Может, останемся подольше? – неожиданно для самого себя сказал я. Почему-то мне хотелось задержаться в этой тёмной прокуренной квартире в компании красивых разряженных упырей и послушать церковную музыку – потому что какой-то электроготический диск, последовавший за Sisters Of Mercy и неоценённый массами, был заменён на сборник детских заунывных хоров.
Он жалобно посмотрел на меня.
- А может, всё-таки пойдём?
- Иди, - неожиданно для себя предложил я. У него едва заметно дрогнул уголок рта, но он тут же отвернулся, поднялся и посмотрел на меня уже с улыбкой на неестественно побелевшем (не обедал) лице.
- Что тебе приготовить?
- Не думаю, чтобы мне захотелось ужинать. Если что, поем в какой-нибудь забегаловке.
И он ушёл. Я чувствовал себя так тупо, пусто – пусто, тупо. Так бывает: «Я пойду…» «Может ещё побудешь?» «Да нет, пожалуй пойду» «Ну, бывай» - а потом думаешь: зачем ушёл? Что хотел доказать или наоборот, понять? Вероятно мне хотелось испытать судьбу, прочность момента. Попрыгать в шпильках на батуте, натянутом над пропастью. Попробовать остроту ножниц на верёвочном мосту.

Мессир поднялся и два раза хлопнул в ладоши, привлекая внимания. Музыку выключили, все обернулись к нему.
- Смотреть «Ворона», - развернулся и вышел из комнаты, не обернувшись. Все последовали за ним, чёрными пауками последовали, на тонких ногах – из квартиры, вниз, по лестнице – первый этаж – ещё вниз – подвал? – кинозал. Я видел, что они именно пауки. Крестоносцы. Я их почему-то в детстве боялся. Может, мне кто-то сказал, что они ядовитые. Просторное для подвала помещение было заставлено какими—то детсадовскими стульями, я уселся где-то с краю. Осветилась белая простыня, и я увидел, что это вовсе не «Ворон» - я не понял, что именно, но мне казалось, что это что-то старое, по Шекспиру. Кто-то сел рядом, и я знал, кто это. Я не смотрел на Него, но чувствовал, как Он смотрит на меня. А потом я почувствовал Его пальцы на своём бедре – они двигались вверх по внутренней стороне, а я даже шевельнуться не мог. Нежно, едва касаясь. И вдруг я подумал: с чего ты взял, придурок, что это пальцы? Я успел стряхнуть с себя огромного паука прежде чем он заполз в мою расстёгнутую (кем??) ширинку. Хотя страшно мне не было. Я просто удивился. Ко мне из темноты потянулись чьи-то руки, протягивая перочинный ножик и паука – обратно, и чей-то голос быстро зашептал:
- Да нет же, это как в пасхальном пироге, тебе нужно посмотреть, что внутри, может, монетка? Если конфета, отдашь мне, - серьёзно заявил голос.
Я послушно взял и нож, и паука, и разрезал мягкое ворсистое тело членистоногой гадости. Оно при этом издало какой-то звук, похожий на радостное хрюканье. Внутри перекатывались кровяные шарики – такие, какими я представлял их, когда был маленький – внушительного размера приплюснутые эритроциты и белые лейкоциты, которых было гораздо меньше. Один из этих белых шариков оказался запиской. Я взял её и отшвырнул паука куда-то в сторону, откуда сразу же раздались довольные всасывающие звуки. Надеюсь, шёпот не перепутал тварь с конфеткой. Я ногтями развернул бумажный шарик. Синим фломастером было написано: «Так что ты будешь на ужин?»

Я дернулся, выпав из сна, и мою руку тотчас сжали ледяные пальцы.
- Я что вчера пил? – протянул я, и не открывая глаз, перекатился и прижался к относительно тёплому боку, - Скипидар? Что за чушь снится?
- Абсент.
Я отпрянул, открыв глаза. Рядом со мной лежал не Йесси. Я был не дома. Я не был одет. И тот, кто лежал рядом, тоже. Не был. Мужчина. Мессир. Глаза из заледеневшей стали смотрели на меня почти нежно.
- Тебе нужна кровь, любовь моя.
- Ты что? Я не вампир.
- Ты просто скоро сдохнешь, если тебе не… сделать серию переливаний. У тебя просто анемия. Просто в сложной форме.
- Просто… чушь… Какая-то. – Я вскочил с кровати, подхватил валявшееся на полу шмотье и начал лихорадочно натягивать его на себя. – Что произошло?
- Малость перебрал, а? – ухмыльнулся Мессир донельзя противно.
- Я тебя спрашиваю, мать твою, что ты делаешь в моей постели?!!
- Вообще-то, это ты – в моей постели, - ухмылка не сходила с Его лица, пурпурно-синеватые губы, очерченные тонко, как у изваяния, кривились неестественно. В чем была неестественность, я не понимал, и от этого становилось жутко. Он вызывал у меня почти животную панику – не бледное, белое, как из гипса тело, черные жесткие волосы, все в нем – мечта некрофила. Я вдруг увидел Йесси, лежащего на этой постели. Йесси на Его месте. Йесси, ухмыляющегося точно так же. Меня уже трясло, хотя я надеялся, что труп на кровати этого не замечает. Я натянул майку уже на ходу, я почти бежал. И не оглядывался. «Ещё увидимся» - вот что Он мне сказал.

Уже месяц какая-то липкая паутина, на которую я натыкался повсюду, не давала мне двигаться нормально. Ко мне что-то прилипло. Я в чём-то запутался. И кому-то – склизкой паучьей твари – была нужна почему-то именно моя кровь. А мне её самому… не хватало. С каждым днём всё больше и больше.

Я сидел на полу и вяло жевал плитку гематогена, запивая его выдохшимся пивом. Йесси где-то шлялся – мы в последнее время мало виделись, я помногу репетировал, ещё чаще зависал по барам, он тоже шлялся хренти-где. Эту субботу я надеялся провести вместе, но, видимо, снова не выгорит. Кто-то пришёл, когда я уже был вполне в кондиции. Долго стучал, почему-то проигнорировав звонок. Я поднялся, подтянул джинсы так, что хотя бы половина задницы была прикрыта, и распахнул дверь широким жестом. Это незначительное проявление пьяной гостеприимности едва не убило цыпочку. Которая обнаружилась по ту сторону порога. В длинной юбке с разрезами и в совершенно незначительном кружевном топе. У меня промелькнуло сомнение: то ли мне действительно везёт в последнее время на аппетитных баб, то ли я слишком часто в таком состоянии, когда и манекен покажется аппетитным («и парень-вампир... наверное, ты хотел сказать?» «манекен – это было отвлеченное сравнение»). У цыпочки был немного растерянный вид:
- А… здрасьте… я
- Проходите, не стесняйтесь, - я улыбнулся ей. С сомнениями боролся не больше пары миллисекунд. Решение пришло само собой, - простите за мой вид.
- Забей, всё нормально. Я хотела…
- Могу предложить пива. Правда тёплого.
- А этот парень, Йесси, тут живёт, да, правильно?
- Да. Правильно.
- А мне бы… Поговорить с ним нужно.
- Его нет. Но скоро придет, можно подождать внутри
- А ну я…
- Вот-вот придет, давай, заходи.
- Может...
- ИДИ СЮДА, СУКА, ЗАЕБЛА УЖЕ МЕНЯ, ИДИОТКА ДОЛБАНАЯ!!! – проорал я, втащил её внутрь, и захлопнул дверь прежде, чем она начала орать.

Выходит, цыпочка была первая, кого я убил сам. До сих пор не знаю, что ей нужно было от Йесси. От трупа я избавился.

Йесси пришел после обеда. Можно сказать, мне повезло. Про цыпочку почему-то рассказывать не хотелось. Он открыл дверь своим ключом и прошел в кухню, где водрузил на стол пакеты. Я тихо прокрался следом и, обхватив его за талию, поднял, вызвав испуганный взвизг. Я опустил его, и он резко развернулся.
- Ни фига себе, - прокомментировал он мою чрезмерную физическую активность.
- Ага, - согласился я, - Я ещё и не такое могу, - с этими словами я взвалил его на плечо и потащил в спальню. Где и доказал свои слова на деле.

Мы сидели на кухне – Йесси пил третью текилу, а я ковырялся вилкой в омлете. В конце-концов мне надоело.
- Не хочу.
- Зашибись.
Я проследил за исчезновением расчлененного омлета в глубинах мусорного ведра. Помолчали. Я налил себе текилы.
- Лучше выглядишь, - сказал Йесси, - И вообще… - тут он покраснел. Поразительная способность. Тем более для вампира.
- Лекарства действуют, - безразлично ответил я, покачиваясь на табуретке. Мое лекарство догорало в подвале, оставив после себя только кружевной топ, который я приберег для себя – на мужской фигуре он тоже неплохо смотрелся.
Он смотрел на меня как-то странно. Зрачки у него были размером каждый с черную дыру, и меня в них затягивало. Потом подошел ко мне, обнял за голову, притянув ее к своему плоскому животу так, что мой нос ткнулся ему куда-то под ребра, и замер, ероша мои и без того взлохмаченные патлы. Глаза у меня почему-то зудели, и что-то сдавливало пересохшее горло. Я его очень любил.

Я начал убивать. Йесси подвела его интуиция – это была не анемия, хотя, может, термин «малокровие» не так уж здесь и неуместен. Наверное, это сделал Мессир. То есть у меня даже нет никаких в этом сомнений. Я почти не спал неделю. Через неделю я пошел к нему. Я искал его на той квартире и в церкви. Когда я уже начинал отчаиваться, я увидел их. Я бездумно брёл по дорожке, ведущей через лесок прочь от церкви, и курил сигарету, когда вдруг увидел рыжую встрёпанную макушку. Йесси сидел на траве, прислонившись спиной к поваленному дереву, а Мессир, присосавшись к его выпирающей ключице, совершал глотательные движения. Он пил и пил. Йесси был бледен. Я смотрел на это, как ударенный пыльным мешком джанки и не двигался. Наконец эта готическая пиявка отсосалась. Кожа его потемнела и даже приобрела оттенок загара, что, впрочем придавало ему ещё более инфернальный вид. Этакий свежепрожаренный грешник. Уёбок. И тут Йесси открыл глаза, в которых плескались страх и экстаз и поцеловал Мессира. Они целовались, а я стоял, не двигаясь и сминал в кулаке потухшую сигарету. Я сам чувствовал себя потухшей сигаретой. Медленно развернувшись, я пошагал обратно, прочь от них, через лесок, в один из своих любимых баров. Этой ночью я изнасиловал и убил мальчика, который до сих пор изредка снится мне по ночам. Он приходит ко мне голый и с гитарой и говорит: «А знаешь, я очень хорошо играю. Почти как Джон Пятый. Я даже могу сыграть «В траве сидел кузнечик»! Я очень много занимаюсь. Но из-за того, что у нас был секс, я теперь сраный педик и не смогу быть великим гитаристом. Кроме того, я весь в твоей конче. Вот посмотри...» - и с этими словами он открывает огромную зияющую рану на животе и оттуда течет белая вязкая жидкость и выползают пауки. А он добавляет: «Теперь понимаешь, почему не надо было этого делать? Я мог бы даже играть в твоей группе, а теперь я навсегда сраный педик и лузер. Сволочь ты, вот ты кто.» И он уходит.
Следующим утром Йесси пришёл домой. Конечно он пришёл домой. Почему бы ему было не прийти? Он почти не разговаривал со мной, но виноватым не выглядел. Мне было интересно, знает ли он, что я их видел. Я натянул майку и новые джинсы и пошёл в свой любимый бар. В 11 утра. Мальчик бы ещё даже не остыл, если бы в нём оставалась кровь. И если бы я его не сжёг – а это было бы, безусловно, с моей стороны более чем глупо. В моём любимом баре, за моей любимой барной стойкой, потягивая мой любимый абсент, сидел мой люб... монстр, которого я ненавидел всей душой. Почему-то на секунду мне показалось, что это Йесси. В высшей степени странно, учитывая разницу в росте, стиле одежды, цвете и длине волос и вообще – это была какая-то ёбаная хрень! Ведь я ещё даже не начинал пить, если не считать этого ночного цветка, чьего нектара не хватило бы даже на то, чтобы накормить не очень голодную грёбаную бабочку! Мессир сидел, как всегда в чёрном, облегающем и вызывающее готично-сексуальном наряде и, вероятно, казался себе верхом демонического совершенства. По крайней мере, об этом говорила его фирменная ухмылка, длинные пальцы, обнимавшие стакан (да, он тоже пил абсент стаканами) и даже его кожаная шляпа, лежащая рядом на стойке, тоже, казалось, на что-то такое намекала. Я не спеша приблизился и примостился рядом. Он перестал адресовать свою ухмылку пространству и переадресовал её мне. Я просто молча на него пялился.
- Присаживайся, любовь моя - гостеприимно предложил он. Я послушно подвинул табурет и сел. Выудив из кармана сигареты, полез за спичками, но он, щёлкнув дорогой зажигалкой с танцующим скелетом, опередил меня.
- Спасибо, - поблагодарил я его сквозь зубы. Не из-за того, что я так сильно его ненавидел. Из-за зажатой в зубах сигареты.
Мне принесли абсента, я поджёг его своими спичками и залпом выпил. Где-то час мы сидели, не разговаривая, я курил, а он медленно потягивал свой абсент, как будто это был французский коньяк. Потом мы встали, расплатились и пошли трахаться. Мы трахались долго, то ожесточенно, то медленно, где-то на грани нежности, и горько. То есть это мне было погано. Он, я думаю, наслаждался – не сексом, властью. Хотя я конечно, не знаю – его глаза были холодными и непрозрачными. Вероятно, большую часть времени он носил тёмные очки, чтобы они служили ещё одним защитным слоем для того, что уж у него там в черепной коробке творилось. Поимев меня, он поднялся со своей белоснежной кровати и удалился в ванную. Я лежал на животе. Мне хотелось плакать, но я просто закурил ещё одну сигарету. В тот день у меня был лучший оргазм в моей жизни и, по идее, расстраиваться было не из-за чего. Йесси предал меня первым. И всё равно в душе было ещё поганей, чем в заднице.
Как же разрешился наш небольшой ménage à trois?
Дверь тихонько скрипнула, и я сразу понял, кто это. Я перевернулся на спину и увидел два больших неодинаковых глаза, которые беспомощно моргали в ярком свете мессировской огромной спальни.
- Привет, - поздоровался я первым, - Прям бразильский сериал, а? Мария, как, ты тоже без ума от Алехандро?? – я пытался шутить, но улыбка предательски кривилась. Он подошёл ко мне, посмотрел сверху вниз и совершенно неожиданно для меня крепко прижал к себе. Он обнимал меня, а я прижимался к нему, такому родному и не хотел отпускать. Но он, отлепив меня от себя, нашёл мою одежду и мы сбежали. Мы прокатились на метро на последнем поезде до конечной станции одной из линий, вышли, купили пива и пошли слоняться по ночным дворам и переулкам. В одной из подворотен это и случилось. Он поцеловал меня и я понял, что всегда хочу быть с ним. Моё новоприобретённое бессмертие, как я уже понял, такой гарантии мне не давало. У меня оставался один выход. Я решил всё в какую-то секунду. Откуда ко мне пришло это упоение властью над человеком, силой и мукой агонии? Вероятно, сперма Мессира послужила что-то оплодотворила во мне – что-то гнилое и маньячное. Что-то, что не имело ничего общего с любовью. Всё случилось очень быстро. Я оторвался от его рта, запустил руки в его волосы. Он улыбнулся. Улыбка пропала, когда я сжал пальцы сильнее и что было силы впечатал его голову в стену, в его глазах – глазах, которые никогда ничего не скрывали – боль и непонимание сменились туманом после второго удара. А я, разрывая зубами нежную кожу на его хрупкой ключице, впился зубами в тёплое мясо, добираясь до пульса и выпил всю его душу. Когда всё было кончено, я порывисто обнял труп, потом с отвращением разжал руки, и мёртвое тело моего Йесси неуклюжим мешком упало на битое стекло и пакет из Макдоналдса. Я вытащил почти полную флягу с абсентом и вылил его весь. На него. И чиркнул ядовитой спичкой. Подол эрцгерцогини Матильды загорелся. Он горел так, как будто я вылил на него по крайней мере канистру бензина. Конечно, он горел гораздо быстрее, чем моя душа – та до сих пор корчится на медленном огне. Я абсолютно нормален. Во всём была виновата мессирская сперма. Она, наверное, была отравлена, как и спичка, с которой всё началось и которой теперь всё заканчивается. «Боишься, что мы влюбимся в одного парня?» - раздался у меня в голове тихий насмешливый голос. Нет, я не боюсь. Чего мне теперь бояться? Мы навсегда останемся друг для друга единственными. Я развернулся и пошагал прочь оттуда. Огонь разгорался всё сильнее, всполохами освещая подворотню и превращая её в миниатюрную модель моего персонального ада. Моего персонально Иисуса не распяли. Он догорал в этом макете преисподней вместе с пакетом из Макдоналдса. А я поймал такси, поехал на вокзал и сел в поезд.


Раритетный (и отключенный за неуплату) аппарат зазвонил, чуть ли не подпрыгивая, как в мультиках. Про Пинки и Брэйна. Я отложил гитару и взял трубку.
- Алло.
- Здравствуй, любовь моя. – Сердце упало в желудок и заколотилось в истерике о стенки.


the end