Для всякого сельского школьника, каникулы подразумевали собой каторжный труд на грядках, едва взойдёт солнце. Не была исключением и семья войводинских крестьян Фенчи. Воздух в тот день просто звенел от зноя, тем паршивее было полоть свёклу на грядках. Вот Барбаре и Рени хорошо — они, полив огород, быстро с делами расправились, да и пошли с подружками гулять. Ясное дело, что девчонкам не поручишь чинить теплицу — не по их руку работа, а вот полоть свёклу сегодня выпало Фельцу, среднему из семьи. По правде говоря, звали его Феликс, но от того, что он «экономил» на гласных, произносил он своё имя так, что окружающим слышалось «Фелькс», постепенно его прозвали Фельц, эта кличка прилипла к нему намертво, так парня называли даже чаще, чем по привычному: «Фефе».
Покуда Кристоф возился с теплицей, его брат уже клевал носом над очередной травинкой. «Не так уж и заросли эти грядки», — с раздражением думал Фельц, но попробуй Кристофа переубеди. Он за главного, его надо слушаться. С тех пор, как старшая, Габби, уехала из родной деревни в Нови Сад, дома появлялась довольно редко. Мать семейства приходила лишь вечером изрядно измотанная, оттого весь груз ответственности ложился на Кристофа, семнадцатилетнего крепыша, привышкего быть лидером во всём. В школе он пользовался заслуженным авторитетом, для него не бывало безвыходных положений.
Отца похоронили уже четыре года как. Он погиб при загадочных обстоятельствах. Говорят, самоубийство, но что было на самом деле, неведомо. Барнабас Фенчи осел в Войводине уже после войны, и как раз здесь ему случилось встретить Невену Цимиротич, ставшую впоследствии его женой и матерью его шестерых детей — Габби, Кристофа, Фельца, Рени, Барбары и Иштвана. Барнабас был сам по себе человек меланхоличный, довольно скупой на эмоции. Детей он лаской не баловал, казался человеком чёрствым. Вероятно оттого Габби и была поначалу «колючкой». Например, подруга на радости обняла её при встрече, а Габби морщилась и говорила, что ей противны «телячьи нежности». Барнабас, однако, не считал себя плохим отцом, напротив, был уверен, что и так делает достаточно для своих отпрысков. При этом мужчина был заимкнутым, о своих родных практически не говорил, а если и упоминал, то у него проскакивали какие-то странные нотки — он будто пытался избавиться от навязчивой мысли. Он вспоминал о них с тоской и болью, и старался отделаться от вопросов своих навязчивых детей, спрашивающих, кто на фото.
Откровенничал Барнабас только когда был пьян. Раз, когда Фельцу было десять лет, он показал подвыпившему отцу фотографию, где были запечатлены члены семьи. Он не раз видел, как у отца в подвыпившем состоянии расплетался язык, а значит, он легко мог проговориться, разоткровенничаться. Но мальчику очень уж хотелось узнать о своей родословной побольше, потому он, обычно избегавший подвыпившего отца, сам в этот раз напросился на разговор. Фенчи-старший пил редко, но уж в какого дурака превращался… Он не буянил, но когда начинал рассказывать товарищам свои истории, они в скором времени уставали от болтливого венгра и старались как-то отделаться от него. Разумеется, пить с ним отказались наотрез все, кто его знал. А в одиночку Барнабасу пить не хотелось, тем не менее, он иногда позволял себе опрокинуть стакан-другой.
читать дальшеВ тот день Фенчи-старший, будучи в подпитии, повеселел и начал завывать первые аккорды своей любимой песни. Чокнувшись со своим отражением, он приготовился выпить ещё стакан, как вдруг Фельц появился.
— Пап, — позвал мальчик.
— Чего, сынок? — Барнабас был в приподнятом настроении, и Фельц поймал себя на мысли, что если начнёт топтаться по больной мозоли, отец наверняка будет буянить.
— А кто вот это на фотографии? — он наугад ткнул пальцем в лицо миловидной женщины, держащей за руки двух мальчиков лет пяти-шести.
Самому Барнабасу здесь ещё лет четырнадцать, он тогда очков не носил.
— Это? Это твоя тётя, Тимея, — говорил мужчина. — Добрейшей души женщина… Была. Пока её сын не подался за этой тварью Куном! Всё ж хотел парень в родную Венгрию… А тут на тебе — мятеж поднялся. Он давай распинаться, как он доверяет Куну, и что Венгрия начнёт новую жизнь. Ага, сам потом погиб! — Барнабас ударил кулаком по крышке стола. — А эта тварь Кун жива-здорова, за границу тягу дал! Хорошо, поди, в России ему живётся… А мать у него совсем осиротела — ни мужа, ни сына… Сколько слёз бедняга выплакала, ты бы знал. Не выдержало её сердце, в двадцать первом и умерла. Сорок лет было… Вот как с этим жить, а? Я врагу не пожелаю пережить собственных детей. А вот это, глянь-ка, твой дядя родной. Свернул тоже на кривую… Повёлся с кем? Змеюку на груди пригрел! А сестра… Всё из-за неё, влезла в эту авантюру, а мы теперь расплачивайся. Двух братьев на войне убили, меня вон, в тюрьму самого за то, что командира штыком заколоть хотел. Всё, сынок, один я остался.

Дальше уже Фенчи-старший рассказывал о том, как их предки рассекали по большим дорогам сколачивая своё скромное состояние. И то, что случилось с членами семьи, Барнабас считал расплатой за грехи предков. Он стал пугливым, можно даже сказать, суеверным. Только он один смог создать полноценную семью. Те же, кто не погиб на войне, умирали один за другим, пока не остался только Барнабас.
— Вот так, сынок, — сказал Барнабас сквозь пьяные всхлипы. — И у вас будет то же самое — кто-то на войне ляжет, кто-то в тюрьме заживо сгниёт, или всех нас зарежут, как свиней!
— Кого зарежут? — о, нет — на кухню вошла Рени.
— Нас, — Барнабас ударил себя в грудь кулаком. — И тебя тоже, мелкая, зарежут. Вот так… — он показал «жест смерти», после чего Рени разревелась и убежала из дому, а привлечённые шумом Габби и Кристоф вбежали в кухню, схватили разухарившегося отца под руки и чуть ли не силой уволокли в комнату.

Этот день Фельц помнил до сих пор, тогда любопытство взяло верх, и он выпытал у отца всё, что знал или хотел знать. Однако, его двоюродный брат Янош всё ещё был жив, и он рассказал Фельцу много новых подробностей. Оказывается, семья была очень дружна, но в какой-то момент всё разладилось, из-за чего они будто забыли друг о друге, стали сами по себе. Ему нелегко было смотреть, как угасает его мать, обессилевшая от такого страшного удара, как гибель собственного сына. Немногочисленные родственники не особо привечали Яноша, и ему приходилось самому выкарабкиваться. Но всё же Барнабас помогал ему, чем мог, хотя порой говорил, что своих-то с трудом тянет, а ещё и такаяя ноша на него свалилась. Видимо, череда несчастий сильно подкосила всех Фенчи, кто пережил войну. Барнабас, видимо, жил с тех пор с ощущением вины за произошедшее, оттого стал замкнутым и семью упоминать не любил.
В обычной жизни Фенчи-старший работал снабженцем в местном депо, как выяснилось, профессия у него была очень даже удобна для наживы. Барнабас хотя осторожно, в меру воровал и много тратить не любил, но однажды, в тридцать третьем, всплыло всё, что было, и того, что нарыла полиция, хватило бы на расстрел, и это вряд ли был полный список. Однако внезапная смерть Барнабаса спасла его от ареста, а семью — от позора. Вероятно всё-таки это было самоубийство. Однако злые языки говорили, что Барнабасу «помогли» умереть сообщники. Косвенно это подтверждал и инженер Милош Маркович, знавший Барнабаса достаточно хорошо, чтобы сказать однозначно:
— Такой змей, как Фенчи, предпочёл бы умереть, перетирая беззубыми дёснами манную кашу. Он был достаточно умён, чтобы отсидев символический срок, найти себе иное, не менее прибыльное дело. Воры бывшими не бывают.
Однако у полиции не было внятных доказательств самоубийства, либо же убийства Барнабаса Фенчи. «Погиб при невыясненных обстоятельствах», — так гласил официальный акт. «Расплата за грехи», так, кажется, говорил Барнабас о череде несчастий, обрушившихся на семью?
Младший из детей ещё в школу не ходит, остальные каждый день идут за железную дорогу в соседнее село, где есть школа. В гостиной в высокой рамке фотография Габриеллы Фенчи, старшей дочери, на выпускном вечере. Наряд у неё был подобран со вкусом, она и не думала, насколько ей пойдёт платье, ведь она предпочитала одеваться не броско, чаще даже в мужскую одежду. А тут — ну просто небо и земля. Элегантность и женственность чувствовались, несмотря на юный возраст. Она довольно высокого по женским меркам роста, даже кажется несколько мужиковатой, что для крестьянок неудивительно. Но если бы она следила за собой внимательнее, была бы довольно милой особой.
Кристоф тоже был довольно внушителен. Это был достаточно крепкий парень высокого роста с длинными, как у гориллы руками. Несмотря на внешнюю неуклюжесть, он был достаточно проворен, и благодаря своей хорошей реакции, добился определённых успехов, играя в школе в футбол. На ворота встать — не вопрос, пенальти пробить — тоже легко. Иногда товарищи подшучивали, что такому габаритному вратарю даже прыгать за мячами не нужно — он и так все заберёт.
При этом он весьма легко учился всяким премудростям, мог починить или собрать практически всё, что угодно. Сегодня он был занят теплицей, погнутой и побитой во время града.
— Меня всё раздражает! — крикнул Фельц. — Я тут уже целый гектар переполол!
— Ну молодец, — ответил Кристоф, не отвлекаясь от работы. — Опять филонишь?
— А ты сам попробуй на коленях ползать, я уже все ободрал, и я ещё чешусь от этой травы! — возмущался Фельц. — И вообще, я что, каторжный?
— Что ты, что ты, — меланхолично ответил Кристоф. — Я знаю, у тебя полно важных дел. Например, побегать за Цецой Ковачич, — он с хитрой улыбкой повернулся к брату, наблюдая, как яркий румянец вспыхнул на щеках Фельца. — Не, ты молодец, что женским полом интересуешься. Только знаешь, я не думаю, что Цеца хочет усыновить капризного мальчишку, ей бы замуж, да за того, кто отвечает за себя в первую очередь.
— Да… Да… Да пошёл ты! — Фельц покраснел, как варёный рак. — Я на рыбалку, вообще-то, собрался, а не за Цецой бегать! И вообще, хватит издеваться надо мной!
Сперва он пытался отрицать тот факт, что он вообще что-то испытывает к Светлане, учившейся в медицинском вузе. Часто он встречал её в Нови Саде в летнем кафе в компании подружек, сам же предпочитал коротать время в одиночку. Разумеется, его брат заметил сразу изменения в поведении Фельца и нередко подшучивал, задавая каверзные вопросы. Теперь же он намекал, что рядом с Фельцем Цеца будет себя мамочкой чувствовать, и, наблюдая за реакцией брата, тихонько посмеивался. Для него подшучивать над младшими давно стало любимым развлечением.
— А думаешь, клюёт? — Кристоф сделал вид, что ничего такого не говорил.
— Да я знаю, рыбёха в такую жару просто одурела, сама на поверхность лезет, хоть голыми руками хватай. Так можно?
— Да кто тебя держит? — ответил Кристоф. — Давай, помоги мне согнуть вот эту дугу, и можешь идти.
Не ожидая, что брат так легко поддастся, Фельц с особым воодушевлением бросился помогать Кристофу чинить теплицу и так усердно налегал на ось, что чуть не сломал её. Когда дело было сделано, Фельц взял рыболовные снасти и поспешил к реке.
По пути следовало сторониться Войкана Дедича, местного хулигана. Часто он один или в компании друзей ошивался в лесу, и от них можно было ждать любой гадости. Войкан слыл заносчивым, был главным заводилой в компании. Однако дома он старался бывать как можно реже — с отцом у него отношения, мягко говоря, натянутые. В случае провинности, разговор был короткий — кулак. Потому Войкан и набирался всего на улице. Фельц, однако, подозревал, что скоро Дедичи старший и младший поменяются местами. Дело в том, что в семилетнем возрасте, он стал свидетелем кошмарной сцены — его сосед Нандор Зриньи в припадке ярости избил собственного отца до полусмерти. Со всего размаху ударил по лицу, а когда мужчина упал и попытался пошевелиться, взбешённый Нандор закричал:
— Лежать, скотина! Что, не нравится? Это когда я мелким был, ты мог меня лупить!
Бац! Бац! Налитые кровью от злости глаза Нандора Фельц запомнил на всю жизнь. Он был страшно напуган, но уйти сам не мог, пока его Габби не уволокла в дом.
— Нашёл на что смотреть, — покачала она головой.
Позже Фельц узнал, что Нандор в детстве часто терпел унижения от отца, старался не попадаться ему на глаза. Нередко он бегал по селу и попрошайничал, поскольку дома есть было нечего. Но как только парень подрос, он быстро стал навёрстывать упущенное. Нередко Зриньи-старший ловил глазом кулак сына, и та кошмарная сцена, что увидел Фельц, была лишь вишенкой на торте. Весь гнев и горечь, что Нандор получил в детстве, вернулись бумерангом к его отцу. Тогда Фельц и поймал себя на мысли, что ни за что не станет таким, как Зриньи.
Когда Фельц зашёл в лес, он заметил, что у обрыва шевелятся кусты и слышится то ли скулёж, то ли рычание. Он не знал, что там происходит, но в профиль узнал Войкана. Собака? Но что они там делают с ней? Фельц где-то секунду колебался, думая, стоит ли связываться с Войканом, однако вскоре тот сам заметил своего знакомого венгра и подозвал его к кустам. Фельц решил, что не стоит бегать от них, тем более, сегодня для них какой-то венгр с удочкой был явно не в приоритете. Потому парень после некоторого колебания, уверенно зашагал к обрыву, где шевелилось что-то чёрное.
Их было пятеро, включая и самого Войкана. Миле и Йован были ниже остальных, но как ни странно, они и были самыми противными во всей компании — мелочные, но довольно трусливые, по одиночке обычно ничего не стоили и старались почаще бывать в компании своего боевитого лидера, почитая Войкана, как настоящего авторитета. Владан и Радое — напротив, парни довольн смышлённые, и не поведись они с Дедичем, Фельц наверняка подружился бы с ними. Не ту компанию выбрали парни, ох не ту.
«Может, рвануть к берегу»? — с сомнением подумал Фельц, измеряя взглядом расстояние и прикидывая, успеет ли он убежать. Он с самого начала готовился уворачиваться от камней, но они в его сторону не летели. Ещё немного, и драки не миновать. Против пятерых шансов маловато, а подкрепление кликнуть уже не получится. Практически наверняка они набьют ему морду и, уж конечно, сломают удочкуе. Рыбу ловить они не умели — им не хватало терпения двигаться бесшумно и сидеть в тростниках, не шевелясь, дабы не согнать весб потенциальный улов на глубину. Зато что они умели наверняка, это завидовать, и делали все, чтобы испортить человеку рыбалку, особенно своим сверстникам. Фельцу однажды досталось от Войкана, другие его как-то не особо трогали. Если бы его задирали, перед ними вырисовывалась безрадостная перспектива познакомиться с Кристофом поближе, уж этот Войкана бы точно ушатал, а остальные, трезво оценив свои шансы, тотчас бы бросились наутёк.
Фельц распрямил спину и уверенно зашагал к ребятам. Радое бросил камень в кусты, и оттуда послышалось рычание. Теперь Фельц ясно увидел в зарослях небольшую собачонку. Впрочем, скорее всего, это щенок-подросток, судя по довольно необычной форме ушей — одно чуть приподнято, другое всё ещё висит. Она была вся чёрного цвета, кое-где проступали светлые пятна. Похоже, это овчарка. Только скорее всего, смешана с дворнягой, судя по форме головы. Она лежала распластавшись, словно пыталась как можно глубже вжаться в землю.
— Прекрати собаку мучить! — закричал Фельц, сам удивляясь своей решительности
— А она что, твоя, эта шавка? — вызывающе нагло отозвался Йован.
— Может и моя, — дерзко ответил Фельц, а Войкан уже сжал левый кулак, прикидывая, когда стоит набить зазнавшемуся венгру морду.
— «Может, может», — передразнил Радое. — Только вот попробуй подойди, так грызанёт, что мало не покажется. Давай, докажи, что ты мужик.
«Да что я, дебил что ли — к зашуганному зверю соваться»? — думал Фельц, глядя на то, как собака пытается улизнуть от хулиганов. В это время Миле предложил швырнуть в собаку взрывпакет. Это уже слишком, здесь бы Фельц бросился на всех пятерых. И пусть его изобьют до потери сознания, но мучить животное он не даст.
— Сам-то шугался её, — насмешливо бросил Войкан в сторону Миле.
— А ты? Что ты? Чуть в штаны не наложил.
Йован расхохотался, но тут же умолк, получив чувствительный подзатыльник от Войкана. В этот момент собака сделала то, что явно никто не ожидал. Сорвав цепь, она рванулась к Миле и вцепилась ему в ногу. Тот в бессилии взвыл, пытаясь отбиться от разъярённого животного. Вроде ещё щенок, а хватка, как у взрослого бульдога. Миле с трудом отделался от собаки, после чего вся компания, выкрикивая угрозы, разбежалась. Фельц понял, что порыбачить ему не суждено, оттого решил приютить несчастное животное. Они ведь попытаются убить этого ещё щенка, а допустить этого Фельц не мог — его бы совесть заела.
— Тихо, малыш, тихо, — приговаривал Фельц, приближаясь к собаке. — Сейчас я эту цепь отсоединю, чтоб не цеплялась…
Цепь была прикреплена к ошейнику незамысловатым замком — нажми чуточку на язычок, и всё. Правда этот замок проржавел, к тому же от расслоённого ошейника шёл какой-то странный и противный запах, и кажется, Фельц увидел опарышей. «Бедняга, наверное тебе шею натёрло», — думал Фельц, отстёгивая цепь. Он подхватил собаку под передние лапы и поволок домой, оглядываясь, не появился ли Войкан или кто из его компании, горящие желанием поквитаться с животным.
Неожиданно пёс начал вырываться, и Фельц решил отпустить подранка. Теперь он шёл сам, правда довольно медленно, и Фельц с досадой отметил, что так им точно не успеть уйти. Войкан с компанией уже возвращались, Фельц вместе с собакой были ещё в роще, но мальчишки не додумались посмотреть в их сторону — они искали собаку у обрыва, думая, что животному всё равно идти некуда. А поверни хоть один из них голову, что было бы?
Фельц осторожно, минуя главные дороги, решил скрыться в зарослях тростника. По весне здесь не пройти — топко. Вся пойма затапливалась, и если бы не насыпи и дамбы, сделанные руками самих крестьян ещё в прошлом веке, посевы были бы затоплены. Вся низменность была изрезана мостами и каналами, и полноводный Дунай щедро орошал крестьянские угодья во время засухи. До самой реки здесь нужно было минимум час ехать на автобусе, периодически курсирующем между Нови-Садом и Суботицей, благо село расположилось как раз на одинаковом расстоянии между городами.
В самой Воеводине можно было встретить чисто венгерские сёла, где жители не говорили по-сербски, но Фельц жил в округе, где венгров было около трети. Он ходил в сербскую школу, поскольку до венгерской ему пришлось бы преодолевать значительное расстояние. Живи он хотя бы в Суботице, было бы куда как легче — там и до родной Венгрии рукой подать. Но когда Фельц подрос, он понял, насколько сильно привязан к родным местам, и уже в куда большей степени ощущал себя югославом, нежели венгром, несмотря на то, что сербохорватский язык давался ему с огромным трудом. На слух он воспринимал хорошо, говорил тоже свободно, но грамматика у него хромала на обе ноги. Если в быту можно было спокойно писать латиницей, или, как её называют здесь, гаевицей, то в официальных документах изволь писать вуковицей, как здесь называлась кириллица. Учительница сербохорватского просто с ангельским терпением билась над поистине ужасными знаниями венгра, и не раз назначала Фельцу дополнительные уроки. И на лето парень опять же получил массу заданий, но делать их не спешил. Какие уроки, когда есть много других дел? Подождут. Работа не волк, но волка хотя бы прогнать можно, а тут проверят осенью всё. Как ни прискорбно, Фельцу не оставалось никакого выбора.

— Сюда!
Сквозь заросли тростника виднелись верхушки домов. Как раз у заднего двора свинофермы Плавшичей стоял грузовик с полным кузовом силоса. Здесь жил Владан Плавшич, одноклассник Габби, давно мечтавший о свиньях, и теперь его мечта наконец-то осуществилась. Соседи сперва ворчали, им не нравились шумные животные, но потом привыкли. Видимо, ради свежего и более дешёвого мяса, можно было и перетерпеть, не так уж и шумели свиньи.
Здесь Фельц перешёл на шаг, будучи уверенным, что преследователи не сунутся сюда. Искать собаку на свиноферме никому и в голову не придёт. Зато до огорода Фенчи здесь всего ничего.
— Давай, вот сюда! — послышался голос Владана. — Вот здесь и оставь весь груз.
Расплатившись с водителем, Владан тотчас увидел Фельца с его новым спутником. Он хотел поздороваться с венгром, но тот лишь сказал, чтоб не говорил, что видел собаку, и ушёл. Владан решил не допытываться и ушёл обратно во двор.
Фельц сделал финальный рывок и вскоре перемахнул через забор. Он знал, что три доски в этом месте расшатаны, потому без труда приподнял их, чтобы пёс зашёл. Заперев собаку в дровяном сарае, Фельц поспешил в дом. Чья эта собака? Кто её настоящий хозяин? И как она тут оказалась? Все эти вопросы мучили Фельца всё время, пока он шёл домой. Он вроде бы и хотел, чтобы настоящий хозяин объявился, а с другой стороны, он успел привязаться к животному и даже дал новому члену семьи кличку Гектор. Ему страшно не хотелось кому-то её отдавать.
У калитки тем временем кто-то крутился. Это был Войкан, а с ним, должно быть, кто-то из местных охотников. Он держал в руках сачок, готовясь поймать собаку. Наверняка же расхаживали по селу, спрашивали, где живут Фенчи, не проходил ли Фельц… Ну конечно, стоят теперь на стрёме. Только бы Гектор не залаял некстати… Фельц хотел быстро спрятаться в доме, как вдруг кто-то окликнул его:
— Малой!
О нет, Нандор ненароком выдал его! Зриньи жил один с тех самых пор, как его невеста, не выдержав скотского обращения, просто сбежала от Нандора. Тот успел отсидеть в тюрьме за то самое избиение, едва не стоившее отцу жизни. А если бы убил, не миновать расстрела. К стене поставят только так, учитывая все прежние заслуги. Зриньи в селе боялись, старались не связываться, мало ли, что он может выкинуть в припадке ярости.
Огород его был запущен, всюду сорняки. Его не особо заботило домашнее хозяяйство.
— Чего? — спросил Фельц, косясь на калитку.
— Ты виноград умеешь подрезать?
— Да откуда? Мы не выращиваем его…
В это время послышался яростный стук в калитку и Фельц, поспешив отделаться от Зриньи, тотчас побежал к воротам. На него хмуро смотрели Войкан, Радое и собаколов.
— Где псина?
— Убежала.
— Куда?
— Не знаю.
— Врёшь, крысёныш! — процедил собаколов. — Ты у себя этого зверя припрятал. Ты хоть знаешь, кто такие бродячие собаки? Да это же просто звери, загрызут — и всё тут. Учти: увижу её — сразу пристрелю. Давай по-хорошему, а?
В это время появился привлечённый шумом Кристоф. Парень стоял на пороге, с интересом поглядывая на незваных гостей. Он сразу узнал Войкана, и не стал даже выяснять, в чём дело.
— Ребят, а ничего, что вы в чужой сад ломитесь? — хмуро спросил парень.
— Твой брат прячет бродячую собаку, причём агрессивную, — настаивал собаколов. — Я этого не потерплю!
— А ты что, хозяин этого участка? — Кристоф вышел вперёд. — Она тебя покусала? Вот иди и ищи, нечего тут небо коптить.
— Ишь, как заговорил! Взрослый уже парень, а порядка не знает.
— Чья бы корова мычала, — наседал Кристоф. — Вы вот тоже не глупый уже подросток, а ломитесь сюда, беспокоите нас… Идите уже, а?
Собаколов невольно отступил. Войкан и Радое ещё колебались, но тут Кристоф взял железный прут и, прокрутив восьмёрку, сказал с иронией:
— Слушайте, ребята, а давайте обойдёмся без драки, а?.. Ладно, уговорили, давайте подерёмся.
Он открыл калитку и топнул ногой так, что оба разбежались. Вот трусы, а! Двое на одного идти побоялись. Ничего, найдётся управа и на эту шайку-лейку. Надрать бы им уши прилюдно, может поумнели бы. Или закрыть в доме Нандора, когда он пьян. В тюрьме он всякого набрался, уж устроил бы он им весёлую жизнь… Нандор в гневе был опасен для всех, потому не раз Фельц приговаривал себе: «Ни за что не стану таким отцом».

— Не бойся, мелкий, ничего они тебе не сделают, — Кристоф потрепал брата за волосы. — Ну, что за собака?
Фельц подробно рассказал всю историю, начиная от похода на рыбалку, заканчивая самой погоней. Он также признался, что спрятал пса в сарае.
— Ай, ладно, всё равно пустует, — махнул рукой Кристоф. — Пусть там живёт. Так, Иштван, не топчись по грядкам! — внезапно отвлёкся парень. — Давай уж лечить твою псину.
Набрав в доме всяких медицинских принадлежностей, Кристоф и Фельц пошли в сарай. Гектор лежал на полу и не шевелился, лишь лениво оглядывал стены. Фельц попытался было снять ошейник, но тут же с отвращением отпрянул.
— Фу, ну и вонь!
преодолевая отвращение, он попытался отстегнуть замок, но не получалось — заело. Пришлось резать ошейник кусачками. Бросив с отвращением воняющий ошейник, Фельц начал промывать кошмарный шрам на шее Гектора, после чего Кристоф принялся обмазывать травму собаки. Тот громко скулил от боли, Фельц же придерживал его, уговаривая потерпеть. Удивительно, но Гектор даже не попытался укусить кого-то из братьев. Видимо чувствовал от них заботу, оттого и не тронул.
— Не, он точно помесь, — говорил Кристоф наливая в миску воды. — Я бы сказал, почти породистый.
Было в нём что-то от овчарки — бесконечно преданный и ясный взгляд. С этого момента Фельц понял, что никому это создание не отдаст. Такой пёс ему наверняка не раз поможет и выручит в трудной ситуации.