От автора:хочу каментов) пинайте меня! я мягкий!

читать дальшеЭто было обычное утро.Белые завитки кумара ватным одеялом укрывали город, едва очнувшийся от порывистого сна. Редкие ниточки света разрезали улицы на сотни маленьких туманных осколков, образовывавших огромный дымный витраж. Слепые куклы в витринах магазинов затянутым пеленой взглядом окидывали фигуры, бредущие мимо, опьяненные ночным воздухом и объятые дымом сигарет.
Амстердам жил.
Город-наркоман, ну разве не ирония судьбы?
В его легких эйфория дыма. По его венам и капиллярам течет приторная кровь любви к деньгам и за деньги. Его сердце бьется в такт вдохам и выдохам укуренных подростков, трелям обколотых музыкантов и взмахам кистей художников сидящих на ЛСД и экстази. Его жизнь зависит от этих дымных объятий смерти, окутавших каждого здесь.
Иногда мне казалось, что я уже привык, но стоило подумать об этом, как сладковатый туман начинал противно резать ноздри и разъедать глаза. В такие моменты оставалось только закрывать глаза и дышать как можно глубже. Не можешь изменить ситуацию - измени отношение к ней. Это давно стало принципом моей жизни. Иногда я думал, что этим в здесь живут все.
Я оставил последнюю закорючку орлиного носа на затертой бумаге.
Еще один набросок, один из сотни или единственный. На рисунке был Аполлон, сидевший за соседним столиком. Может, дело было в двух таблетках, что сейчас отравляли мое тело, а может, он и впрямь был прекрасен. Широкие плечи и спина, узкая талия, тонкие длинные ноги и совсем маленькие ступни в мягких туфлях, что могли бы сойти за ножку излишне мужественной дамы. Он отодвинул туфельку от разлитого им кофе, и обернулся - рисовать расхотелось. Лицо красивое до безумия, оно было отвратительно, даже под кайфом. Молочная кожа, острые скулы, широкие полные губы и пустые миндалины-глаза. Ему было лет пятнадцать не больше. Слишком утонченный и прекрасный чтобы быть красивым. Переживший слишком многое, чтобы быть ребенком. Иссушенный наркотиками и закулисной жизнью города. Ночная бабочка, мечущаяся меж неоновых огней клубов и опасной темнотой переулков. Наивный мотылек, летящий на любые всполохи огня. Бедняжка.
Я вдохнул тонике струйки дыма, тянувшиеся от самокрутки этого укуренного подростка. Эйфория наполнила легкие и ушла с воздухом в кровь, побежала по венам и капиллярам, разлилась по артериям ядом, упала на неровные борозды колес и ушла в мозг алым сиропом, застилавшим глаза.
Я отклонился на спинку стула, отключился.
Потом мне никогда не вспомнятся мягкие руки мальчишки, искавшие мой бумажник, подворотню, в которую я уволок его, его влажный рот, крики, будившие округу, одиноких прохожих, смотрящих сквозь туман на трахающихся мальчиков и набросок оставленный на столике в Амстердамском кафе, на самой окраине города.
В тот день мне исполнилось тринадцать. В тот день был мой последний день рождения.

Круговерть, круговерть закружила меня безоглядно.
Закружила в пространстве событий, усталости дней.
И мне видеть тебя уже больше не так же отрадно,
Как когда я была тебе ближе, любимей, родней.

Я еще не исчезла. Еще я тяну к тебе руки.
Еще взгляд твой глазами ищу как спасательный круг.
Но все больше становится времени нашей разлуки.
И, наверно, ты больше в ответ не протянешь мне рук.

Это грустно. И больно. Но в этой чумной круговерти
Мне дорогу назад не удастся уже отыскать.
В тихом омуте подняли бунт пресловутые черти.
Но - как грустно, как больно, как страшно тебя мне терять!