Суицидальное Забавное

Капля.
Кап.
Нет, две.
Нет, три.
Целая капель из капель.
На диване простыни
Уже не отмыть от пятен.
Мы любили
Без конца
И без призрачной надежды.
Золотистая пыльца
Перепачкала одежду.
Что ж, все кончено - гори.
Наше лето - в дым и в запах..

Мы летали - как могли
Не жалея вздохов - взмахов.
Но теперь -
Быстрей.
Смелей.
Какой смысл здесь оставаться?
Капля красная.
Моей.
Не пора ли попрощаться?

Когда вот так вот устаешь,
К горлу
Тихо подкрадывается безнадежность -
Как кошка, пробует коготки.
Веки становятся тяжелы, слова легки,
А в нутре слезливо - то грусть, то нежность
Вяжут будто струнки на позвонки.

Это пройдет. Я даю обещание ближним
Стихнуть немедленно и отменить полет.

Внутренний голос
Мнит себя третьим лишним,
Сонно бубнит над ухом:
"Опять соврет".

(с) el Draco 6.04.10.

Первобытный и детский страх темноты,но звуки рушат глухую ночь ,и я уже ничего не боюсь. И я уже не могу ничего видеть без очков. Возможно,я скоро не смогу ходить без костылей,дышать без трубок,пронзающих горло,мыслить без сигарет...
Возможно,и не скоро. Возможно,никогда. Я не знаю.
Но я уверен,что я никогда не смогу обойтись без одиночества,от которого постоянно пытаюсь бежать,которое ежечасно,ежеминутно проклинаю. Кричу: "мне нужен кто-то!" Кто-то рядом,кто-то далеко. Но их нет,и я наслаждаюсь этим ом своей сущности.
Невостребованность оборачивается самодостаточностью. Отсутствие простого человеческого тепла и участия-циничностью.
Пытаюсь казаться ребенком,но разве может ребенок так жестоко и уверенно попирать все то светлое и радостное,что может быть в каждом? Разве может ребенок существовать без улыбки? Улыбки настоящей, искренней,радостной,а не усмешки,грубо кривящей губы. Разве может ребенок не страдать от одиночества,жаждать его?
Скажете,нет. И я соглашусь,но все также буду дурачиться и прикидываться жизнелюбивым и беззаботным.
Я не знаю,кто я. Это моя беда. Мне страшно узнать,кто я. Но я ведь ничего не боюсь...
Я вру. Я калечу себя. Я не верю себе. Я не верю... И я так часто устаю. Так часто меня преследует чувство пустоты,незаполняемой,беспощадной...
Никчемность. Она отвергнута. Я запрещаю себе думать о ней. Я вру.
Вокруг одни рамки. Так было и так будет. Всегда.
Всегда красота была ограничена рамкой. Пусть прекрасной и витиеватой,но от этого только больнее.
Боль? Всего лишь насмешка. Всего лишь желание казаться удрученным и бедным. Чтобы пожалели,посочувствовали,унизили.
Самоунижение. Самоистязание. Самоуничтожение как выход. Забыть обо всем и медленно-медленно давить здоровье и рушить силу,получая удовольствие.
Все пройдет. Все кончится. И только в этом смысл. Зачем придумывать что-то лишнее? Ползти до конца,сдирая нежную кожу о шершавый асфальт...
Но ведь хочется... Хочется лететь. Парить надо всем. Быть выше,лучше,умнее... И разбиваться,разбиваться в кровь о серые камни. 9 секунд свободного падения,9 секунд счастья. 9 секунд,ради которых стоит жить,и неустанно,без жалости к себе растить крылья. Путем проб и ошибок испытывать все. От самого возвышенного,почти божественного,до омерзительнейшей грязи,до дна бесчисленных болот,на котором гниют такие же и совершенно другие.
Я больше не буду думать. До нового утра,до новой затяжки. А потом?
Потом все с начала.

Название: Пока нет, придумаю после завершения произведения.
Автор: Влада ВОРОНОВА ака Воронова_В_Ю
Бета: Авторская вычитка и редакция
Фэндом: Ориджинал
Жанр: лав-стори, гет, реалистика
Рейтинг: G (любая аудитория)
Саммари: аннотации пока нет, придумаю после завершения произведения.
Дисклеймор: всё принадлежит автору
Размер: это роман, поэтому глав будет много
Размещение: запрещено категорически
Статус: в процессе
Предупреждение: хм... предупреждать особо не о чем, но предисловие к роману и предварение к романным циклам желательно прочесть.

читать текст

Влада ВОРОНОВА

Пробник романа Б

Глава 1
ПОНЕДЕЛЬНИК — НАЧАЛО... ВСЕГО

Ирина Ивашова
Понедельник начался интересно: мне предложили должность начальника рекламного отдела. И это при том, что до окончания испытательного срока оставалось две недели и нанимали меня отнюдь не рекламщицей, а сисадмином.
К тому же я молодой специалист — университет только в этом году закончила, а по-японски знаю всего три слова — «суси», «банзай» и «караоке».
Так что можете представить, какие физиономии были у сотрудников, когда шеф предложил мне возглавить один из важнейших отделов.
В компанию я попала по газетному объявлению. Прошла конкурс, подписала договор на месячный испытательный срок, по истечении которого из семи человек на работе должны были оставить троих.
...На четвёртый день работы нам пришлось вылавливать в локальной сети программку-шутку... Руки поотрывать таким шутникам! Вместе с головой, которая им всё равно без надобности... Программка активировалась каждый час, стопорила операционку и заставляла в течение пяти минут созерцать бегущую строку древних анекдотов. Затем компьютер возвращался в обычный рабочий режим. Директор потребовал не только истребить «юморину», которая со скоростью тропической амёбы самокопировалась на все компьютеры локалки, но и выявить источник проникновения этой заразы в офис.
На четвёртый час очистных мероприятий Данилов, замначальника службы безопасности по вопросам электронной защиты, среднерослый сорокалетний темноволосый и черноглазый красавец с армейской выправкой, сказал, что если не получается выловить эту дрянь, то придётся переустанавливать ПО на всех компьютерах локалки, а после заново налаживать сеть.
Перспектива не обрадовала — работа предстояла долгая, кропотливая и невыносимо скучная в своём однообразии.
Замечательное начало трудовой деятельности. Удавиться можно.
— Постойте, — подумала я вслух. — Именно начало трудовой деятельности! Зуб даю, что «юморина» в офис попала через директорский комп. И оттуда же она продолжает поступать сейчас, потому что обычное заражение мы бы уже давно вычистили.
— Молодец, Ивашова, — кивнул Данилов. — Первый тест вы прошли. А теперь идите в рекламный отдел и с компьютера заведующего отдайте команду на самоуничтожение нашей амёбы.
— И что за команда? — спросила я. — И почему работать надо именно из кабинета рекламщиков?
— Вот это вы и должны выяснить на втором тесте. А все остальные идут ко мне в отдел и решают эту задачу на тренировочных компьютерах.
— Андрей Леонидович, — поинтересовалась я, — так чьи обязанности мы должны выполнять — сисадминов или хакеров?
— Вы должны обеспечить электронную безопасность фирмы. А для этого необходимо уметь нейтрализовывать любые виды цифровых диверсий.
— Понятно, — кивнула я.
Звучит логично, только и зарплату к таким расширенным обязанностям надо бы побольше. Но о прибавке можно будет говорить только после того, как успешно пройду испытательный срок.
И вот сижу я в рекламном отделе, пытаюсь прибить эту идиотскую псевдоюморную шутку, а рекламщики обсуждают новый проект.
Вообще-то рекламный отдел мне понравился. Хотя в нём, как и практически везде на фирме, работают только японцы, здесь они не такие зажатые и церемонные как в других кабинетах, поэтому атмосфера создалась для жизни вполне пригодная — чего не скажешь о самой фирме. Всё в ней как-то слишком... Даже слова не подберу... Механически что ли... Без души. Десятки одетых в одинаковую форму людей с монотонностью и безучастием роботов выполняют работу, к которой явно не чувствуют ни малейшей симпатии или хотя бы интереса. Точно такая же механическая безучастность и в отношениях друг с другом — не посмеются, не поболтают. К тому же я не понимаю японского языка, а потому чувствую себя как немтырь среди глухих. Русские здесь работают только в службе безопасности, в секции обслуживания и в юротделе. Есть местные сотрудники в одном из бухгалтерских отделов, но я там никогда не была. Ещё один соотечественник — пиар-технолог — есть у рекламщиков. А фотограф и два художника — японцы, но по-русски говорят весьма прилично. К тому же в рекламном отделе до сих пор нет своего зава, так что отсутствие начальственного взора свободному общению благоприятствует не меньше, чем раскованность сотрудников.
Шеф кандидатуру на должность завотделом ищет уже второй месяц, но ему что-то никто не нравится. Данилов говорит, что главного рекламщика должны привезти из Японии.
Если вдуматься, то всё это очень странно. Открывая представительство за рубежом, намного выгоднее набрать местный персонал, чем тащить кучу народа за сотни вёрст.
Но у каждого свои мозговые тараканы, и директор решил взять всех нужных людей с собой. А теперь нанял репетитора, который по вечерам обучает персонал русскому языку.
В Россию шеф приехал потому, что новой компании пробиться в Японии очень тяжело, гораздо проще раскручиваться через зарубежные рынки. По этой же причине бизнес поднимать удобнее через провинциальные города, нежели в Москве или Питере.
Да, забыла сказать, фирма у нас — оператор сотовой связи. Шефа зовут Асия Мамору, и что здесь имя, а что фамилия, я так и не поняла. Данилов за глаза называет его Асямкой и, судя по всему, ценит не особо высоко.
...Рекламщики обсуждали новые слоганы и плакаты, не понимая, почему они ничем не зацепили прохожих, которых пригласили посмотреть на рекламу.
Обсуждение было столь азартным, что даже меня увлекло. Я придумала слоган и картинку, растолковала, как это всё должно выглядеть. Рекламщикам понравилось, они начали воплощать, а я добила свою амёбу и стала им, как могла, помогать.
И тут в кабинет зашёл Асямка. Есть у него такая мерзкая привычка — по нескольку раз в день лично проверять, чем подчинённые заняты.
Вылететь бы мне с работы, но серия придуманных мной плакатов Асямке понравилась, и он велел довести их до ума, оставив пока сисадминские заботы.
...Приглашённые на пробы прохожие оценили мои придумки на «пятёрку» по школьно-университетской системе и сменили свои компании сотовой связи на нашу.
Поэтому теперь мне и предлагают заняться рекламой вплотную.
— Господин директор, — говорю я, — вы уверены, что у меня получится? Однократная удача ещё ничего не значит. Я о рекламе не знаю ровным счётом ничего — у меня другое образование и другая специальность.
— Ничего страшного, научитесь. К тому же я не заметил у вас особого рвения к системному администрированию. Если на факультет информационных технологий вы поступили под давлением родителей, то вам предоставляется возможность освоить ту профессию, к которой у вас действительно есть склонность.
Асямка прав — университет я выбрала не по склонности, а такой, куда поступить проще. С физикой и математикой у меня всегда было такое «отлично», которое легко перевешивало практически нулевые знания по гуманитарным предметам, так что в любой технический ВУЗ я уверенно могла поступить если и не на бюджетное отделение, то на пятидесятипроцентную оплату совершено точно. Выбрала ИВТ — толковый программер или сисадмин всегда в цене. Учиться и подрабатывать было несложно, однако сказать, что профессия мне нравилась, я не могла.
И вот теперь мне предлагают сменить сферу деятельности.
— Я согласна.
— Новая рекламная стратегия должна быть ежеквартально, — приказал Асямка. — Чтобы не было привыкания.
— Хорошо, — кивнула я. — Надо — значит надо.
Вот так и получился мой «карьерный взлёт».
Почти весь день рекламщики бегали по офису как наскипидаренные — надо было решить множество вопросов с другими отделами. Я ездила в типографию, затем выясняла в банке, почему они задержали наш платёж телевизионщикам — кто бы мог подумать, что надо ещё и этим заниматься. После заглянула в модельное агентство и в городской театр — для видеоролика и плакатов нужны были юная смазливая девица и старушка поколоритнее на роли бабушки и внучки.
Погода сегодня оказалась на редкость дрянная: мелкий, промозглый, заунывный, бесконечный дождь. После нескольких дней одуряющей жары (сентябрь на носу, а такая палынь!) дождь мог быть даже приятным, но только вкупе с неторопливой прогулкой в парке. Мотаться же под холодной моросью из конторы в контору, хлюпая промокшими туфлями — удовольствие ниже среднего.
Поэтому, когда я вернулась в офис, было такое ощущение, что истоптанные ноги через уши сейчас вылезут, а желудок примёрзнет к позвоночнику.
В фойе меня догнал Витёк-пиарщик — высокий тридцатидвухлетний блондин крепкого сложения и буйного нрава.
— Что, умотали тебя? — хохотнул он.
— Замёрзла как цуцик, — пожаловалась я.
— Асямка на какие-то переговоры отбыл, так что можем чайком-коньяком побаловаться, согреешься.
— Тогда пошли быстрее, — кивнула я.
...На рабочем столе — не компьютерном, деревянном — меня ждал сюрприз.
В керамической неглазурированной помеси вазочки и чашки — широкий и высокий сосуд, фигурно срезанный наискосок — стояли жёлтые нарциссы. Фоном им служила какая-то зелень, похожая на длинный мох или короткую пушистую травку.
Можно было бы сказать, что всё это мило и симпатично, да вот только цветов в вазочке оказалось два.
— Не хило, — прошептал у меня за спиной Витёк. — Кто же тебя так невзлюбил?
Виктора я в содеянном подозревать и не думала — это человек взрывной, прямолинейный и, будь он так зол на моё назначение, давно бы уже обложил по матери и меня, и Асямку.
А столь изощрённые намёки не в его характере.
— Ещё бы крест и свечку поставили, суки, — процедил Виктор.
Никогда ничего не имела против нарциссов — хоть белых, хоть жёлтых, хоть двухцветных, но сейчас вспомнилось, что их чаще других цветов продают близ кладбищ на Родительское. Да и мох добавил погребальных ассоциаций.
— А пошли они все сами кривой дорогой и дальним лесом! — решила я. — На их вонючей должности свет клином не сошёлся.
Я стала собирать вещи.
— Ты что, увольняешься? — не понял Витёк.
— Ещё чего... Я здесь на испытательном сроке, постоянный контракт пока не подписан. Поэтому я в любую минуту могу бросить всё и уйти, не морочась с увольнением. Передай Асямке, пусть ищет себе нового зава. А я пойду устраиваться на такую работу, где нет карьерноозабоченных маньяков-икебанщиков.
Барахлом я обрасти не успела, так что сборы заняли всего две минуты.
— Ири-тян, — окликнул меня фотограф, пожилой, толстый как колобок, но очень шустрый дядька. — Ты уходишь с работы? Почему?
— Потому что ещё пожить хочу, — буркнула я и вышла из кабинета.
Не думаю, что мой ненавистник способен на какие-то серьёзные действия, скорее всего, так и ограничился бы пожеланиями сдохнуть как можно скорее, но оно мне надо — работать в такой атмосфере? Да провались эта должность...
У дверей на улицу меня перехватил Данилов.
— Подожди, Ивашова. С такими делами так просто не уходят.
— Каким ещё делами?! — начала заводиться я.
— Надо найти того... или тех, кто тебе угрожал. И вразумить поганца, чтобы ему больше и в голову не приходило такое устраивать!
— Это уже без меня. Я в вашей подковёрной баталии больше не участвую.
— Ира, — тоном мягкого вразумления сказал Данилов, — такая выходка слишком трудоёмкая и изощрённая для обычного недоброжелателя. У парня явно не всё в порядке с головой. А если он тебя и дальше будет преследовать?
— С чего вы взяли, что это он, а не она? — буркнула я. — Цветы — занятие бабское.
— Зато погребальный венок заказать и прислать на день рождения — выходка типично мужская. И маньяков среди мужчин значительно больше, чем среди женщин.
Я струхнула. Но упрямство оказалось сильнее.
— Андрей Леонидович, говорить о маньяке можно было бы, работай тут только русские. Но здесь почти все сотрудники японцы! А для них такие цветочные изыски — дело привычное и банальное для любого и каждого.
— Верно, — кивнул Данилов. — Однако проверить надо. Может, кто из русских родственника своего хотел на твою должность пристроить. А тут облом. Вот он и взбеленился во весь маньячный разворот, а для отвода глаз решил под японца закосить. Маньяки очень хитры и изобретательны.
Я поёжилась. Доводы Данилова оптимизма не прибавили.
— Пойдём разбираться, — потянул меня за собой Данилов.
Я вздохнула и поплелась за ним.


* * *

КЁСАКА Мицумару
Когда я услышал, что Ирине Ивашовой прислали письмо с пожеланием смерти, и сделать это мог только кто-то из работников фирмы, первой моей мыслью было «Где купить автомат Калашникова?».
Сволочи... Мразь подзаборная! Как они могли?! Да никто из этих отродий шакала и крысы не достоин находиться с ней в одном здании!!!
Ириной Ивашовой можно только любоваться издали, созерцать благоговейно и почтительно, как пресветлое божество, снизошедшее на землю.
Ирина-сама, госпожа моя Ирина, я даже надеяться не смел, что хоть когда-нибудь увижу её ещё раз... И вдруг оказывается, что мы работаем в одной фирме. Теперь я смогу видеть Ирину-сама каждый день.
Невозможно, невероятно, чудесно! Таких удач в моей жизни не было никогда. Но свершилось. Я снова вижу Ирину-сама и даже могу иногда говорить с ней.
Она не узнала меня. Мне уже двадцать шесть лет, и я теперешний нисколько не похож на того жирного неуклюжего недотёпу в очках со стёклами толщиной почти в сантиметр, каким был четыре года назад.
...В Москву меня привёз отец. До сих пор не могу понять, зачем он это сделал ради младшего и, по его же собственным словам, самого никчёмного из сыновей.
Я стремительно терял зрение, и никаких по-настоящему эффективных способов лечения не существовало, но тут вдруг врач сказал, что в русской клинике Фёдорова оперируют подобные заболевания. Метод новый, экспериментальный, толком ещё не апробированный, однако я ничем не рискую — всё равно полностью и необратимо ослепну максимум через год, так что почему бы и не попробовать?
Отец с доводами врача согласился и написал заявку в клинику. Через неделю пришло подтверждение на номер в очереди на операцию, которая должна была состояться в конце августа. Так что оставшихся пяти месяцев с лихвой хватило, чтобы отец смог оформить все выездные документы, а врач — подготовить меня к перелёту и операции.
Какой чёрт дёрнул отца в русском аэропорту вместо такси воспользоваться общественным транспортом, я понятия не имею. Не самый разумный поступок в незнакомом городе, особенно если ты иностранец и не знаешь местного языка.
Результат оказался предсказуем — в метро я отстал и потерялся. Мне тогда вообще тяжело было ориентироваться в незнакомых местах, особенно если они многолюдны. А в метро такая толпища, что и не протолкнуться.
Мобильник сдох, а наличности у меня при себе нет. Поэтому купить таксофонную карту я не могу.
Надо самому добираться до клиники и ждать отца у центрального входа — рано или поздно он обязательно туда придёт.
Первой мыслью было взять такси, но чем расплачиваться, если отца к моему приезду возле клиники не будет?
Так что выбора нет — пойду пешком. Точнее, доеду на метро как можно ближе к клинике, а дальше пешком. Но как пользоваться русским метро? Отец заплатил за вход, а вот надо ли доплачивать за проезд? И после какой остановки начинается доплата? Да и маршрута к клинике я не знаю...
Я пытался спрашивать прохожих, но они не говорили по-английски. Или не хотели говорить. Или не понимали моего произношения — у меня тогда был довольно сильный акцент.
Купленная отцом англоязычная карта Москвы оказалась с таким мелким шрифтом, что для меня её прочесть было нереально.
Я решил поискать полицейский участок — в самом метро или у входа он должен быть обязательно. Помогать же заблудившимся гражданам, пусть и иностранцам, входит в обязанности стражей порядка любой страны.
Прохожие слово «police*» поняли и показали, где находится искомое учреждение. [*police — полиция (англ.) Прим. автора]
Однако я сослепу перепутал двери и оказался вместо полиции в каком-то служебном коридоре. Любой нормальный человек спокойно вернулся бы обратно и вышел на перрон. Но я почему-то жутко запаниковал, ломанулся куда глаза глядят (точнее — почти ничего не видят) и начал бестолково метаться по боковым коридорам, пока, к огромной моей радости, не выбрался по служебной лестнице на поверхность.
Где я теперь находился, в каком переулке, понять было невозможно. И людей поблизости нет ни души. Я пошёл наобум, надеясь выйти к центру, но ещё больше заплутал в проходных дворах. Был разгар рабочего дня, и надежды на встречу с прохожим мало, — все сидят в офисах. Дворы были пусты до ужаса, до мертвенности — в них даже дети не играли. Крепло ощущение, что я попал в какой-то мёртвый постапокалиптический город из самого мрачного романа в жанре антиутопической фантастики.
Блуждать бы мне в этих дворах и проулках до самого вечера, но, на своё счастье, я встретил Ирину. Она оказалась достаточно смелой для того, чтобы не испугаться рванувшего к ней со всех ног придурка, вопящего невнятицу на не пойми каком языке.
Ирина — тогда я ещё не знал её имени и называл на штатовский манер «миз» — подождала, пока я успокоился и смог внятно произнести «police» и общеизвестное «help me». [help me — помогите мне (англ). Прим. автора]
Миз посмотрела на меня с сомнением — я в ту минуту больше напоминал киношного маньяка, ежели заблудившегося иностранца.
— Help me, — повторил я умоляюще. — Рolice, police!
Миз кивнула и жестом поманила за собой.
Идти до полицейского участка надо было минут двадцать, и я хорошо успел разглядеть свою проводницу.
Хотя европейцы все на одно лицо, но красивую девчонку узнаешь и запомнишь сразу. Эту же миз красавицей никак не назовёшь — черты лица слишком резкие для девушки, волосы какого-то неопределённого тёмно-серо-русого цвета, грудь маленькая, задница тощая, да и ноги кривоваты. Однако дурнушкой миз при всём при этом не выглядела — недостатки внешности компенсировались задором, необидной иронией и жизнелюбием, которые она излучала не хуже, чем солнце — свет. Даже я, обменявшийся с ней всего лишь несколькими словами, это почувствовал.
Миз посмотрела на меня, улыбнулась и сказала что-то ободряющее.
Я замер — приветливость в моей жизни явление настолько редкое, что каждый случай запоминался как праздник — даже тогда, когда для моих собеседников это ровным счётом ничего не значило. Есть такие люди, которые открыты и доброжелательны ко всем подряд, от уличного котёнка до налогового инспектора. Но для меня даже такое безличное тепло было драгоценным даром.
Миз встревожено глянула мне в лицо и что-то спросила, — я разобрал слово «доктор».
— Нет-нет, — ответил я, — всё в порядке.
Миз жестом показала, что до полицейского участка надо пройти ещё два двора.
— Хорошо, — кивнул я. — Пойдём.
Откуда-то из-за дома вышли четверо крепких бритоголовых парней в тёмных майках, джинсах и высоких ботинках армейского образца.
Если быть совсем точным, то одежду я разглядел гораздо позже, когда смотрел в сети материалы о скинхедах, а в тот момент просто не понял, почему так испугалась моя провожатая и что хотят от нас совершенно незнакомые люди.
Сначала миз попыталась решить дело миром, но в ответ прозвучали фразы, переполненные такой звериной злобой, что от ужаса мне скрутило желудок.
Миз схватила меня за плечо и потянула за собой. Слово «Бежим!» я понял и без перевода.
Толстый, неуклюжий да ещё почти слепой — я не смог бы убежать от них, но не хотели меня ловить. Им гораздо интереснее было гнать жертву, играть со мной, как хищникам с добычей.
Я пытался оттолкнуть свою проводницу, хотел, чтобы она убежала, пока это возможно, но девушка продолжала тянуть меня за собой. Вскоре мы оказались возле какой-то заброшенной стройки.
Моя проводница заставила меня подняться по приставной лестнице на второй этаж недостроенного здания, — подъём дался нелегко, лестница была всего лишь длинной доской, к которой приколочено несколько поперечин. Но страх придал силы и ловкости. Затем мы втянули лестницу за собой и поднялись на третий этаж. И снова втянули за собой лестницу. Обычных ступенек между этажами не было, и преследователи не могли за нами подняться.
Зато они решили ждать.
— Проголодаются — уйдут, — сказала моя проводница.
Оказалось, она немного могла говорить по-английски — без малейшего намёка на грамматические нормы, зато с идеальным произношением ВВС-стандарта.
— Полиция! — сообразил я. — Надо вызвать полицию.
— У меня нет телефона, — ответила миз.
— Меня зовут Кёсака Мицумару. А ваше имя?
— Ирина.
— Так звали богиню радуги, — сказал я.
Девушка кивнула.
— Кёсака, вы из Японии?
— Да. Приехал в клинику Фёдорова. Хочу вылечить глаза.
— Я приехала в гости к тёте. Хотела посмотреть Москву.
Понимать Ирину было сложно — миз использовала только инфинитивы, игнорируя при этом все вспомогательные глаголы. Но после нескольких фраз я привык и решился на более важный разговор, нежели знакомство.
— Кто эти люди? — спросил я.
— Скинхеды, — с ненавистью и омерзением сказала миз. — Гитлерюгенд, грязь!
— Здесь? — не поверил я. — Но ведь Россия воевала с нацистами!
— Да. В прошлом. А сейчас в России есть свои нацисты.
— Как? — не понял я.
Девушка досадливо дёрнула плечом и объяснила, что нацисты существуют неофициально, однако их достаточно много, чтобы мешать жить нормальным людям. Правительство активных мер не предпринимает, потому что боится открытым признанием этой проблемы подпортить свой престиж.
Миз отвернулась, опустила голову. Ей было и обидно, и стыдно. Но ведь она не виновата, что некоторым из её соотечественников не хватает мозгов, а правительству — решительности и смелости.
Я попытался объяснить ей это — языковой барьер мешал, но мне всё же удалось добиться её улыбки.
Теперь надо сказать Ирине что-нибудь приятное. Однако ни одной толковой мысли не было.
— Москва — древний город, — выдал я банальную фразу. — Когда вылечат мои глаза, я обязательно пойду смотреть и старую, и новую часть города.
— Здесь всё вперемешку, — ответила Ирина. — И старое, и новое.
— Так ещё интереснее.
Ирина кивнула и выглянула в оконный проём.
— Они всё ещё там.
— Какое странное здание, — заметил я. — Три этажа, круглая дырка для лестницы в середине, но самой лестницы нет.
— Наверное, хозяин любил авангард. Но ему не хватило денег.
Скинхеды не уходили. Сидеть нам тут придётся долго.
А мне очень хотелось в туалет. Однако спросить, есть ли здесь ещё одна комната или хотя бы загородка какая-нибудь, я стеснялся, — ведь сразу будет понятно, зачем мне это надо. Самостоятельно найти уединённый уголок я не сумел бы — после сильных переживаний у меня перед глазами всегда повисало мутное серое марево, видеть сквозь которое я не мог совершенно.
Но вскоре терпеть стало совсем невозможно, и туалетный вопрос пришлось задать.
Ирина взяла меня за руку и отвела в соседнюю комнату.
— Не бойся, я не буду смотреть. Позови меня, когда захочешь вернуться.
Я услышал удаляющиеся шаги.
Позвать Ирину, чтобы вернуться в центральную комнату, я постеснялся, — тем более, что прекрасно помнил направление.
Ирина отдёрнула меня от края лестничного проёма, обругала дураком.
Умным мой поступок и впрямь назвать было нельзя.
Ирина отвела меня к стене.
— Сядь здесь, — велела она.
— Скинхеды всё ещё там?
— Да. Новые. Они выставили посменное дежурство.
— И что нам теперь делать? — растерялся я.
— Ждать. Соседям надоест присутствие скинхедов, и они позвонят в милицию. Это наша полиция. Или милиция пошлёт патруль в обход. Тогда скинов прогонят милиционеры.
— И когда будет патруль? — спросил я.
— Вечером.
Судя по голосу, у Ирины особой надежды нет ни на первый, ни на второй вариант.
Оставалось ждать, что скинхедам наскучит охота, и они сами оставят нас в покое.
Или распалятся азартом настолько, что не поленятся принести лестницу.
Но пока они предпочитали ждать.
Поэтому и нам ничего другого не оставалось.
Мы с Ириной сидели у стены и разговаривали обо всём на свете. В тот день я убедился — когда люди действительно хотят понять друг друга, достичь этого им не помешает ничто — ни языковая и культурная разница, ни глупость и конфронтация политиков. Надо всего лишь искать то, что способно объединить, а не разобщить.
Ирине я рассказал такие вещи, которые не говорил никому и никогда.
— Я люблю готовить, люблю украшать дом, поддерживать его в порядке. Но отец говорит, что я похож на бабу.
— А мой отец говорит, что мужчина, который не может приготовить себе хорошую еду, выстирать одежду и привести в порядок дом, превращается из мужчины в безголового и безрукого чурбана. Женщина не должна доверять такому мужчине ни тело, ни тем более жизнь. Он будет плохим отцом и мужем, потому что если человек не способен позаботиться сам о себе, о других тем более позаботиться не сможет.
Я кивнул. Мне приятно было, что есть мужчины, которые думают так же, как и я. Это оказалось самой лучшей новостью, которую я слышал за последние несколько лет.
— Ты учишься или работаешь? — спросила Ирина.
— Учусь в университете. Буду экономистом. Но это решил мой отец. Я хочу совсем другого.
— И чего же?
Я улыбнулся.
— Цветы. Мне хочется заниматься только цветами. У меня дома есть два небольших сада — один под открытым небом, другой в оранжерее.
— Великолепно! — восхитилась Ирина. — Когда закончишь университет, сможешь открыть цветочный магазин или цветоводческую ферму. Экономическое образование в этом случае вещь очень важная. Обращаться с цветами ты сам научился, а вот для успешного бизнеса лучше всё же быть экономистом. Даже если ты и поступил бы на биолога, после всё равно бы пришлось доучиваться на экономиста. Поэтому в университете лучше учиться там, где труднее, а самостоятельно доучиваться там, где и без профессоров хорошо соображаешь.
— Отец уже нашёл мне место в своей фирме. Я не могу отказаться.
Ирина накрыла мою руку ладонью.
— Ссорится с родителями нехорошо. Но ломать себе жизнь гораздо хуже. Твоя жизнь — это только твоя жизнь. И ты должен сделать её такой, как хочется тебе. А отец поймёт. Пусть не сразу, но всё же поймёт, что счастлив ты можешь быть, только живя своей собственной жизнью. И тогда он обрадуется за тебя. И тоже будет счастлив.
— Но если отец прав, и все мои мечты — это глупость? — возразил я.
— Пока не попробуешь — не узнаешь. Но никто не смеет отнимать у тебя право на ошибку, потому что вместе с этим у тебя отнимают и право на победу.
— Право на ошибку? — растерянно переспросил я.
— Не ошибается только тот, кто ничего не делает. А кто ничего не делает, тот ничего и не достигнет. Это похоже на смерть — ты есть как тело, но тебя нет как человека.
Меня пробрала дрожь. Слова Ирины были обидны — но правдивы.
— Я не думал об этом, но... Решать когда-нибудь всё равно придётся. С тех пор, как зрение начало ухудшаться, я всё время ходил только с отцом или братьями. У меня даже денег с собой никогда не было, — за меня всегда платили родственники. Они же решали, что мне купить... Но ведь я не единственный слепой в Японии! Тысячи людей полностью лишены зрения и живут совсем одни, без поддержки родственников. Однако работают, исполняют свои мечты, находят друзей... Я же превратился в обузу не только для семьи, но и для себя самого.
Ирина сжала мне руку.
— Пока ты жив, всегда можно начать всё заново. Если ты знаешь, чего хочешь, то найдёшь и путь к желаемому.
Она так искренне и глубоко верила в свои слова, в её голосе звучала такая сила... Не знаю, как это получилось, но часть её уверенности и силы передалась мне.
Я решил, что если мы выберемся отсюда, то в жизни моей всё будет по-другому. Я стану жить отдельно от родителей — и не потому, что мне с ними плохо. Совсем нет. Просто теперь всегда и везде я хочу жить собственной жизнью. И даже если операция окажется неудачной, и я полностью потеряю зрение, от независимости отказываться не буду. Найду подработку, сниму квартиру. Со временем не только верну отцу все деньги за лечение, но и соберу средства для аренды промышленной оранжереи, — таких предприятий немало не только в пригородах, но и в самом Миядзаки.
Однако сначала надо отсюда выбраться.
Я снял рубашку и стал рвать на полосы.
— Ирина, у тебя есть косметика? Надо сделать надпись «SOS».
— Только это. — Ирина дала мне губную помаду. — Но она слишком светлая.
— Пыль, — сказал я. — Грязь. Смешать.
Губной помады хватило на две надписи.
Мы вывесили полосы в те окна, из которых призыв о помощи могли заметить быстрее всего.
И уже через час здесь была милиция. Ирина злилась, что слишком долго, но я смеялся, говорил, что на столь быстрое спасение не рассчитывал.
Из участка я позвонил отцу, сказал, что со мной всё в порядке. Он приехал за мной через час. Похоже, отец уже свободно ориентируется в этом огромном суматошном городе. Хотя, для торгового агента с его стажем такое не удивительно.
Ирина исчезла, едва появился отец. Даже не знаю, почему она не захотела с ним встретиться.
Всё, что мне осталось — это истёршийся тюбик губной помады.
...Дальше ничего интересного не было. В клинике меня весьма успешно прооперировали, после месяц продержали на восстановительном лечении. От больничной пищи я немного похудел и, вернувшись домой, решил закрепить успех. Обратился к диетологам, чтобы составили режим питания, стал заниматься спортом. Выбрал кендо, древнее японское искусство фехтования, — потогонка из него отличнейшая, одни только тяжеленные доспехи чего стоят. В них дышать-то оказалось трудно, не то что фехтовать.
Однако со временем всё наладилось, я даже смог взять призовое место на городских соревнованиях.
К тому времени я давно уже жил отдельно, работал в цветочном магазине. Хозяин хотел взять меня в партнёры, но мне больше нравится выращивать цветы, чем торговать ими. Поэтому я и устроился в фирму «Асия Мега-Лайн», — работа в стране, где цены значительно ниже японских, позволяла быстрее собрать деньги на аренду оранжереи.
Но была и другая причина, по которой я добился бухгалтерского места именно в «Асия Мега-Лайн», а не в любой другой фирме, работающей вне Японии. Ведущий филиал «Асия Мега-Лейн» открывался в Сарташевске — родном городе Ирины.
Русский язык я начал всерьёз изучать ещё в Москве, а вернувшись домой, продолжил занятия, и теперь говорю не хуже самих русских.
Надежды увидеть мою богиню радуги ещё хотя бы один раз у меня не было, но всё же, услыхав слово «Сарташевск», я устроился в фирму и добился командировки, отказавшись от более выгодной работы и должности.
Я понимал, что Ирина давно могла уехать из Сарташевска в столицу к тётке, что девушка, наделённая столь волшебным очарованием, наверняка уже замужем, что я для неё никогда ничего не значил... Да и невозможно найти в крупном промышленном городе человека, о котором знаешь только имя.
Но всё это не имеет ни малейшего значения. Единственно важным становится другое. Всем, что я уже достиг, и всем, чего я смогу достичь в будущем, я обязан только ей — моей богине радуги. Она первая и единственная, кто увидел в уродливом, безвольном и трусливом никчемушнике человека, способного сделать реальностью самые невероятные и недостижимые мечты. Нет, не так. Ирина-сама наделила меня силой превратить себя из никчёмной тени в живого человека, такого, который способен не только на мечты, но и на их воплощение.
Поэтому побывать в городе моей богини стало для меня не только удачей, но и честью. Кто хочет, может смеяться и называть меня идиотом. Но я сделал то, что хотел сделать, и был счастлив как паломник, достигший святилища.
Однако удача моя оказалась гораздо больше, чем я смел надеяться. Среди работников «Асия Мега-Лайн» оказалась Ирина-сама.
Конечно, такая девушка не могла остаться на мелкой и незаметной должности. Назначение начальником отдела было наименьшим, что мистер Асия мог для неё сделать.
Тут до меня дошло, что Ирина-сама увольняется. Говорили, что начбез перехватил её уже в фойе и уговорил остаться до окончания расследования.
Потерять возможность видеть мою богиню я не мог. Ирина-сама не должна уходить из-за какого-то мерзавца! Уволить надо того или тех, кто прислал ей письмо. Вышвырнуть злопыхателей как вонючую грязь, чтобы нормальным людям жизнь не портили.
Шум из-за письма получился немалый, а значит мистер Асия непременно потребует отчёта о расследовании. И уволит преступника — если не сам, то по настоянию начбеза. Особенно если настояния будут подкреплены поддержкой японских сотрудников.
Но для этого Ирина-сама должна остаться в фирме до конца расследования.
О боги, я идиот! Сижу тут и воспоминаниями занимаюсь, а Ирине-сама нужна поддержка. Она обязательно должна знать, что здесь не все думают так, как оскорбивший её подонок.
Поэтому надо идти в рекламный отдел, и немедленно.


* * *

ИТИНОКУРА Сэнко
Такого красивого парня я никогда не видела. И даже помыслить не могла, что подобного красавчика можно повстречать в реальной жизни. Он должен быть фотомоделью, кинозвездой, телеведущим, но никак не бухгалтером занюханной фирмы, которая даже из Японии должна была выехать, чтобы раскрутиться.
Я не могла отвести глаз от мистера Кёсаки. Знаю, что неприлично так на кого-то пялиться, особенно для девушки, но не смотреть на него было невозможно. Высокий, великолепно сложён, кожа лица такая светлая и гладкая, что кажется фарфоровой. А глаза... Глубокие, с длинными пушистыми ресницами, и такие огромные, что в них можно утонуть как в озере.
Голос у мистера Кёсаки ничуть не хуже внешности — уверенный, бархатный, сексуальный...
Я посмотрела на его руки. Они оказались идеальными — не только сильными мускульно и безупречными по форме, но ещё и ухоженными, аристократичными.
Имя мистера Кёсаки — Мицумару, Сияние Света. Ему очень подходит.
Он почувствовал мой взгляд, посмотрел на меня, улыбнулся — пусть это всего лишь вежливость, но ведь улыбнулся! Мне улыбнулся!!!
Нет, это невозможно, это какой-то сон. Столь совершенных людей не бывает.
Где же он был всё это время, если я его ни разу не видела и даже не слышала, что у нас есть такой красавец?
Зато теперь о нём знают все.
В кабинет, назвав какую-то нелепую до глупости причину, припёрлись две девицы из соседнего отдела и принялись стрелять глазками. Но мистер Кёсака в их сторону даже не посмотрел — настолько был занят разговором с Коноваловым, начальником службы безопасности, светловолосым мужчиной средних лет с какой-то бесцветной (даже по европейским меркам!) внешностью.
Появилась ещё одна соискательница — теперь уже с третьего этажа — и тоже распустила губы в сладенькой улыбке. Слюни подбери, кретинка! В таком виде на тебя только верблюд позарится...
Не успела я додумать всё, что хотела сказать об этой сексуально озабоченной самке павиана, как в отдел просочились ещё две. О дьявол, сейчас здесь будет вся женская часть фирмы!
Однако нашествия похотливых дур не получилось — Коновалов выгнал всех посторонних, заявив, что нерусскоговорящим здесь делать нечего, слишком серьёзные вопросы обсуждаются для их куцего словарного запаса.
Я мысленно поблагодарила обожающую Достоевского и Есенина мамочку, которая и заставила меня выучить русский язык, — в кабинете я осталась не только потому, что здесь моё законное рабочее место, но и как равноправная собеседница.
— Нет, Ирина, ты всё неправильно поняла, — сказала я. — Когда японцы, да и любые другие люди из Восточной Азии дарят тебе жёлтые цветы, это означает самые лучшие пожелания с их стороны. Жёлтый цвет — символ удачи, здоровья, богатства и долгой жизни... А нарциссы у нас дарят только учителям и наиболее почитаемым родственникам. Если кто-то преподнёс тебе нарцисс, это означает высшую степень уважения и восхищения.
— В Европе жёлтые нарциссы тоже не означают ничего плохого, — добавил мистер Кёсака. — В большинстве цветочных языков это заменяет фразу «Вы всегда можете рассчитывать на мою помощь и поддержку».
— Ну вот видишь! — подхватила я. — А мох, который выбран в качестве фона, означает, что обещание поддержки даётся навечно. Сейчас цветочный язык выходит из моды, но многие продолжают учитывать его при составлении икебан, — особенно таких, которые предназначены в подарок.
— Всё это замечательно, — буркнул Коновалов. — Только цветков почему-то оказалась два.
— А что такого? — не поняла я. — Один цветок выглядит скудно, три для офисной обстановки многовато. Два — идеальный вариант.
Коновалов посмотрел на меня озадаченно и вдруг рассмеялся:
— В России букеты с чётным числом цветов кладут только на могилу. Ну ещё можно перед траурной фотографией поставить вместе со стаканом водки и ломтиком хлеба.
— Что?! — вскочил со стула побледневший до снежности Кёсака. — Как это на могилу?
— Обычай такой, — пояснил Коновалов. — Ещё с самых древних времён чёт обозначал принадлежность к царству мёртвых, а нечет — к миру живых. Сейчас это осталось только применительно к букетам, но действует почти на всей территории бывшего Союза.
Кёсака побледнел ещё сильнее.
— Но об этом нигде ничего не написано!
— У нас это и так все знают, — ответил Коновалов. — А иностранцы не очень-то расположены русским цветы дарить.
Кёсака посмотрел на Ирину.
— Я этого не хотел! Я ничего не знал! Я... Простите меня! — согнулся он в поклоне.
Мне показалось, что ещё мгновение, и он рухнет на колени.
Ирина посмотрела на него с удивлением — столь бурных извинений она не ждала.
— Ничего страшного. Всего лишь недоразумение. Я тоже виновата — прежде чем шум поднимать, мне надо было подумать, что японские обычаи могут отличаться от русских.
— Простите меня! — твердил Кёсака. — Всему виной только моя глупость!
— Да ладно вам! Нечего переживать из-за такой мелочи. Тем более, что сейчас всё исправим.
Ирина выдернула из икебаны один нарцисс и воткнула себе в волосы.
— Тебе идёт, — одобрил Коновалов.
— Сейчас невидимкой закреплю и будет вообще шедевр, — Ирина потянулась за сумочкой.
Кёсака выпрямился, но выглядел так, словно его к четвертованию приговорили.
Коновалов сказал:
— Думаю, целесообразнее будет не предавать огласке имена участников этого недоразумения. Просто сделать небольшую лекцию о межкультурных различиях, чтобы в будущем осложнений не возникало — и всё.
— Согласна, — ответила Ирина. — Надеюсь, что и вы все, — посмотрела она на нас, — нигде ничего лишнего болтать не будете.
Мы покивали в ответ.
— Что ж, — проговорил Коновалов, — если со всеми недоразумениями разобрались, поговорим о вещах более приятных. Когда новая начальница проставляться будет?
— Хотела в пятницу.
— Лучше сегодня.
— Если вам не в напряг завтра с похмельной головой на работу идти, — сказала Ирина, — то можно и сегодня. А кто будет на проставе? — задумчиво вопросила она и начала загибать пальцы: — Наш отдел — пятеро, вы и Андрей Леонидович — семеро, и ещё шесть системщиков плюс Мицумару — четырнадцать. А если высокое начальство позвать, будет семнадцать. У вас как принято, — посмотрела она на меня, — начальников зовут на проставу или нет?
— Пригласить надо, — ответила я. — Это вежливость. Но я не думаю, что они придут. Особенно в свете последних событий — никто не знает, что такое это ваша «простава».
— Коллективная пьянка по поводу нового назначения, — объяснила Ирина. — У нас её обычно устраивают в кабинете к концу рабочего дня. Начальство заглядывает, поздравляет, а после уходит, чтобы народу веселиться не мешать.
— Нечто подобное я и предположила. Советую проставу устроить в кафе.
— И куда же мы такой толпищей ввалимся? — озадачилась Ирина. — Для многолюдных посиделок место заказывают заранее.
— Это я беру на себя, — сказал Коновалов. — Будет и место, и салаты с выпивкой недорогие. У меня знакомый кафе неподалёку открыл, так что устроимся.
— Хорошо, — кивнула Ирина.
Кёсака шагнул к ней, склонился в поклоне.
— Прошу меня простить, но я не смогу присутствовать на празднике.
— Вам настолько неприятно моё общество? — спросила Ирина.
— Нет! Я... Я не хочу мешать вашему празднику, будучи напоминанием о сегодняшних неприятностях.
— Что за глупости? Вы идёте с нами, и никаких возражений! Если, конечно, вам не опротивело наше общество.
— Буду счастлив разделить ваш праздник, — склонил голову Кёсака.
Вид у него до сих пор убитый. С чего бы? Недоразумение с икебаной таких переживаний не стоит. Разве что... Если только...
Кёсака влюблён в Ирину! Да что он нашёл в это бесцветной лахудре?! Она же страшна как горная ведьма...
Поначалу Ирина мне нравилась, и я даже порадовалась её назначению. Но теперь... Я никого и никогда не ненавидела так, как эту мерзкую дрянь!
А Кёсака Мицумару стоял рядом с ней, не замечая ничего вокруг и не осмеливаясь посмотреть на предмет своего обожания.
Ирина глянула на нас и спросила:
— Никто не возражает, если я на проставу своего парня приглашу?
— Конечно, приглашай! — обрадовалась я. Если у Ирины есть парень, на Кёсаку она не посмотрит. При условии, что Ирина — слепая идиотка, которая не замечает красоты Кёсаки. Но ведь действительно не замечает! Во всяком случае — пока. Вот пусть и побудет при своём парне, он ей на чужих мужиков заглядываться не даст.
К сожалению, Кёсака на слова Ирины о том, что у неё парень есть, никак не отреагировал — ему было всё равно. Он безмерно счастлив только от одного её присутствия и не смеет надеяться на большее, кроме как взирать на своё божество. Да он даже посмотреть на неё прямым взглядом не осмеливается! Из-под ресниц любуется...
Ну почему, за что этой линялой кривоногой обезьяне досталась любовь самого прекрасного мужчины в мире?! Любовь, которой она даже не замечает.
Но влюблённости Кёсаки пока не замечают и другие, — он хорошо скрывает свои чувства. Если бы не сегодняшнее цветочное недоразумение, я тоже ничего бы не заметила.
Означает ли это, что у меня есть шанс заполучить Кёсаку? Не знаю... Но я не упущу ни единой возможности сделать его моим и только моим.
А для этого надо закрепить дружбу с Ириной — Кёсака обязательно будет рядом с ней. И я добьюсь, чтобы он оставил её.
Чего бы мне это ни стоило, добьюсь!


* * *

Вадим Сивелов
Импровизированный фуршет в честь Иришкиного назначения получился удачным. Я и не ожидал, что японцы могут так зажигать. Были танцы, всякие забавные игры, караоке... И, в отличие от наших стихийных корпоративок, насильно пить никого не заставляли. Так что Иришкина манера поднимать за здравие не водку, а минералку, претензий ни у кого не вызывала.
С пониманием отнеслись и к словам Иришки, что петь она не будет ни в коем случае, а вместо этого почитает стихи.
Гулянка удалась на славу.
Однако хмырь, который уже второй раз приглашает Ириху танцевать, мне совсем не нравится. За километр видно, что деловыми отношениями тут и не пахнет. А завязанные в морской узел физиономии девиц, которые недавно наперебой домогались внимания этого красавчика, отнюдь не добавляют мне оптимизма, — разочарованные в надеждах дамочки вполне способны устроить скандал.
Танец завершился, Ирина села рядом со мной, обняла, давая понять кандидату в ухажёры, что ловить ему нечего.
Но отступать хмырёныш не собирался, наоборот, разулыбался, как будто зубную пасту рекламировал, и принялся трындеть о кинопремьерах. К нему тут же подскочили девицы, вступили в разговор. Самая проворная, которая успела сесть рядом, начала поглаживать ему руку.
Ира увела меня танцевать. Парень остался в окружении отчаянно кокетничающих девиц. На мгновение я даже ему посочувствовал: гламур — дело хорошее, но в такой концентрации невыносим.
— Никогда бы не подумал, что это японец, — сказал я вслух. — Башкир, татарин, казах — да мало ли у нас людей с азиатской внешностью. Но только не японец. Слишком чисто по-русски говорит. Кто он?
— Мицумару Кёсака. Но можешь не ломать язык и звать его Димой, он не против.
— Дима? — удивился я.
— Да, — кивнула Ирина. — Мицумару-Митя-Дмитрий-Дима. Сказал, что имя ему на курсах русского языка придумали. У иностранцев вообще принято на занятиях брать себе имя того народа, чей язык изучают.
Танец закончился, я отвёл Ирину на диванчик подальше от этого Мицумару-Дмитрия.
— А кем Кёсака работает? — спросил я.
— Бухгалтер. Я с их отделами практически не пересекаюсь, если возникают какие-то вопросы, их решают через старшего бухгалтера, в важных случаях — через главного, а простые счетоводы сидят в специальных кабинетах, куда всем остальным сотрудникам, за исключением начбеза и директора, вход запрещён.
— Тогда как он попал на твою проставу?
— Ты ещё приревнуй, — немедленно ощетинилась Ирина. — Случайно получилось. Но парень он вроде бы неплохой, да и девчонкам нравится — так что вписался удачно.
— Только с его стороны я что-то не заметил к ним интереса.
— Да прям! Сэнко ему явно понравилась. И Наташка тоже. Смотри, как он с ними чирикает! Как думаешь, кого Димка выберет?
— Тебя.
— Вадик, я серьёзно!
— Я тоже серьёзен так, что дальше некуда! Сама, что ли, не замечаешь, как он к тебе клеится?
— Отклеится! — дёрнула плечом Ирина. — При таком количестве женского внимания ему будет не до меня.
— Ну конечно! Ты по своей наивности никогда ничего не замечаешь, а мужики вечно липнут к тебе не хуже, чем мухи на мёд.
— Вадим, перестань. Я рассержусь.
Пришлось замолчать. Ирина не выносит сцен ревности и никогда не ревнует меня. Во всяком случае, не показывает ревнивых настроений. Говорит, если поймёт, что мне нельзя полностью доверять, в ту же минуту разорвёт все отношения.
Не простит и отсутствия доверия к себе.
Но попробуй оставаться спокойным, когда этот желтопузый Адонис пялится на твою девчонку как на свою собственную!
Мицумара выбрался из плотного кольца поклонниц и направился к нам.
Скотина!
— Пойду... э-э... перекурю, — сказал я Ирине.
Мицумару я перехватил на полдороге и предложил отойти для разговора. Мицумару усмехнулся, кивнул. Я глянул на Ирину. Вроде бы ничего не заметила.
В фойе мужского туалета я хотел сграбастать его за шкирняк да встряхнуть хорошенько, но вдруг сам оказался прижат к стенке. Мицумара сказал:
— Ирина Алексеевна — свободная девушка, а не твоя собственность.
— И не твоя! — дёрнулся я.
Толку от рывка не было никакого.
— Я не отступлю, — сказал Мицумара.
— Она тебя уже послала, — ответил я. — Разве не заметил?
— Её мнение может измениться. Я докажу, что лучше тебя.
— И не мечтай. Для Иришки одной смазливой морды мало. Деньгами ты её тоже не купишь. Ира — девушка особенная. А ты... иди кадрить своих шмар. На тебе их сегодня целая гроздь висела, выбирай любую.
Мицумара вдруг рассмеялся, отпустил меня.
— Ты ведь тоже не урод. И не беден. Баб на тебя должно вешаться не меньше — красивых, изысканных, послушных. Так почему ты прилепился к упрямой ершистой пацанке, у которой никогда не будет ни красоты, ни изысканности, ни даже миловидности?
За такие слова об Иришке я хотел двинуть ему в морду, но Мицумара легко перехватил кулак.
— Ты бы спортом занялся. Боксом там или борьбой... А то уже брюхо расти начинает.
Я ответил матерно. От злости и бессилия повело болью желудок.
— Она сама будет выбирать! — выкрикнул я с яростью. — Только сама! Ты ничем её не заставишь!
— Знаю, — сказал Мицумара. — Я никогда и ничего не сделаю против её воли. Но и тебе этого не позволю.
— Меня уже выбрали! — с торжеством ответил я. — А для тебя места нет!
— Увидим, — усмехнулся Мицумара. — Со мной, как минимум, можно после работы сходить в кино, а после в клуб, и не бояться возвращения домой по ночному городу.
— Нормальный мужик девушку на машине возит, а не на трамвае.
— Не проблема. Если машина нужна — машина будет.
Всё это напоминало дешёвый фарс, но никто из нас не мог остановиться. Вовсю распушая хвосты и хлопая крыльями, каждый из нас пытался доказать превосходство и ни на секунду не задумываясь о том, что вышвырнуть могут обоих. А ведь зная Иришку, такой вариант развития событий можно назвать наиболее вероятным.
Но я мужественно отмёл все пораженческие мысли и даже придумал аргумент, который заставил Мицумару сникнуть, сблекнуть и вообще исчезнуть с вечеринки.
— Иришка — самая лучшая девушка во вселенной, но она, как ты совершенно верно заметил, пацанка. А потому превосходно умеет дружить с мужиками. Именно дружить — так, чтобы ни о каких других отношениях у тебя и мысли не возникло. И если она когда-нибудь скажет о тебе «Это мой знакомый по работе», можешь забыть о том, что у тебя есть член. Всю оставшуюся жизнь ты будешь для неё только подружкой. Ты знаешь, что она тебе уже невесту приглядывать начала?
— Что? — просевшим голосом переспросил Мицумару.
— Да, именно! — я буквально лучился злорадством. — Когда ты её на танец приглашать намылился, Ирина как раз прикидывала, кто тебе лучше подойдёт — высокая пышная блондинка или очаровательная миниатюрная японка.
— Нет! — выкрикнул этот придурок. — Я не...
— Поздно! — добил я. — Меньше надо было с посторонними бабами тереться. Но даже если бы ты напрямую к Ирине подвалил, всё равно бы ничего не урвал — место в её постели есть только для меня.
Мицумара не ответил. А видок у него сделался — того гляди в обморок рухнет. Или повесится.
— Если ты когда-нибудь её обидишь, — медленно проговорил он, — я убью тебя. Клянусь.
Мицумара ушёл. А я стоял столбом посреди сортирного предбанника и хлопал глазами.
Клялся Мицумара всерьёз. Настолько всерьёз, что мне жутко стало.
Маньяк он, что ли?

Продолжение следует...



Комментарии оставлять здесь.

Хочешь ли счастья и радости в жизни
Хочешь сражаться с открытой спиной...
(Тэм)Высокий и прекрасный ангел стоял за ослепительно белым мраморным прилавком и непринуждённо улыбался. Смысла в прилавке не было, так как на витрине всё равно ничего не лежало, поэтому я его счёл плодом своего воображения. Я забрался на прилавок с ногами, уселся по-турецки и начал рассматривать ангела. Сначала он мне показался очень светлым, но потом я понял, что от него исходит сияние, а волосы и глаза у него тёмные. И одет он был вовсе не в белую хламиду, в которых люди привыкли представлять себе ангелов и какими их рисуют в основном на иконах. Когда мои глаза привыкли к слепящему свету, я разглядел на нём кольчугу, а под ней чёрную рубашку. Что касается крыльев, стоило мне поглядеть на них в упор, в глазах начинало рябить, поэтому я так и не понял, какого они цвета.
Внезапно я осознал, что не имею ни малейшего понятия как с ангелами разговаривать. Но ангел первым нарушил молчание:
- Спорим, ты хочешь со мной поговорить?
От такой простоты я почему-то смутился больше, чем от каких-нибудь серьёзных официальных переговоров.
- Как мне обращаться к?..
- Как хочешь.
Затем ангел достал из-под прилавка железные весы в виде двух чаш и гирьки разной степени тяжести.
- Ну, чего тебе?
Я удивился:
- Но ведь товара никакого нет!
- Это тебя так смущает? Просто расскажи мне всё.
И я начал рассказывать обо всём том, что ещё не было никогда и никому высказано. О бесах, терзающих душу, о мечтах и надеждах, разбивающихся о реальность, о желании творить и жить в своём придуманном мире, о непонимании и обидах, о попытках найти общий язык с людьми и о вечно грызущем одиночестве… Конечно, я понимал, что говорю вещи весьма неоригинальные для подростка, но от этого они не становились менее болезненными. Пока я это рассказывал, моя душа будто раскрывалась, обнажалась, и, когда я замолчал, меня била дрожь, а ледяные руки пришлось зажать между колен в попытке хоть как-то согреться.
Ангел выслушал всё, не переставая улыбаться, невозмутимо кивнул и вытащил из груди прямо сквозь кольчугу увесистый пакет из белой бумаги с чёрной надписью «Стандартный комплект». Поставил его на весы и начал подбирать гирьки. Я наблюдал, вытаращив глаза:
- Это как? Это что?!
Меж тем чаши весов пришли к соглашению. Ангел поставил на прилавок чернильницу, взял перо и написал прямо на пакете:
«Тепло - 3кг
Понимание - 4 кг
Нежность - 700гр
Счастье - 1кг 200гр
Ласка - 100гр
* * *
Итого - 9кг»
Затем протянул перо мне. Я его взял, на мгновение задержав свою руку в его руке. У него пальцы оказались ещё холоднее моих, а я уж думал, это невозможно. В моих руках перо преобразилось в привычную мне авторучку. Я вопросительно взглянул.
- Распишись.
- Кровью? - я уже осмелел настолько, что во мне проснулось чувство юмора. Поэтому очень удивился на прозвучавшее в ответ:
- Конечно.
Я отшвырнул ручку:
- Что всё это значит? Какой расплаты ты от меня хочешь?
- Не думай об этом.
Ручка опять появилась у меня в руке. Я понял, что это действительно не имеет никакого значения, терять мне все равно нечего, и расписался.
Ангел вложил мне пакет в руки, и тот исчез, едва прикоснувшись к моей груди. Мной овладела эйфория. Я сидел, расслабленно смотрел на ангела, улыбался, наверное, как дурак, и думал, что никогда мне не было так хорошо. Однако через некоторое время мне пришлось с силой вцепиться в край прилавка и закусить губу - у меня начиналась истерика. Так всегда происходит, когда долгое время ничего, а потом сразу всё.
- Хочешь ещё чего-нибудь?
- Любви…
«Чтобы окончательно передоз и смерть» - мелькнуло у меня в голове.
Ангел перестал улыбаться и взглянул в окно на солнце в зените.
- Рано ещё, - сухо ответил он. - До восемнадцати не продаём.

П.С. Если кому-нибудь понравится, следующие серии выложу)

А поутру они проснулись –
В одной постели. Как всегда –
Друг другу мило улыбнулись,
И, разбежались – кто куда.
У каждого свои заботы –
Ему - работа, ей – семья.
Им строить счастье неохота
Вновь начиная все с нуля…

мне не дают покоя океаны глаз,
или озера, полные блестящих рыб,
на дне которых плещется гроза,
или алмаз пленительный искрит.

где тени на поверхности воды
пушистыми ресницами ложаться,
и той, которой нет в живых,
я - словно богу - буду преклоняться.

Слова, это только слова,
Помни об этом, когда разрушишь,
То что тебе даровано Богом.
Слова вокруг убивают надежду,
Они не способны нарушить мечты,
Слова только пыль этого мира,
И даже те что произносишь ты.
Банальные фразы о жизни и смерти,
Заткни уши и учись читать по глазам,
Слова о любви окажутся ложью,
Если не видишь не стоит верить словам,
Это все придумали люди,
Играем в эмоции наших душ,
И если спросишь я промолчу,
Ты не ответишь и тихо уйдешь.
Пытаясь донести свой внутренний мир,
Я не буду в спину тебе кричать,
Ведь и ты и я понимаем,
Что мы только люди, мы умеем лгать.

Душа - на тысячи осколков
И сердце рвется пополам
И ты опять молчишь. Что толку?!
Смириться с болью? Нет, не дам!

Не дам тебе той радости потешной,
Что для тебя милей всего…
Пойми, мы в этом мире просто дети
Играют все. Давным давно.

И ты играешь. Всеми. С каждым
Закрылся в скорлупу. И все молчишь…
Зачем? Зачем тебе все это?
Зачем же выбрал ты меня?
Я – не игрушка. Я – живая.
Прошу тебя – пойми меня…